Лошади, которых он привел, были, и правда, отменные, без всякого мошенничества. Мы начали заранее нанимать работников. Каждый имел в пользовании пару лошадей, за которых нес ответственность, а также за инструментарий: телегу, упряжь, и т. д. Все было пронумеровано и вверено каждому из них.

Я с трудом приучила Макара к такому педантизму. Но как только урок был усвоен, он сам начал этим гордиться. А я старалась всеми способами бороться с отчаянием и негодованием, которые охватывали меня при виде обозов, идущих на фронт или с фронта, составов с ранеными, безмолвно отдавшими свою кровь и жизнь, бедных лошадей, падавших от усталости. А потом пошли дожди, дороги развезло, наступили холода и выпал снег, а люди мучились под открытым небом в траншеях или на дорогах. Мы старались сделать все возможное, чтобы помочь проходящим войскам, обеспечивая их теплой одеждой, едой и кровом. Мы предоставили наши конюшни, хлев и амбар, чтобы защитить несчастных оголодавших лошадей, но все это было лишь каплей в океане бесконечных страданий, которым нет названия.

Некоторое время спустя после отъезда муж предложил мне навестить его в Варшаве, но по дороге я остановилась в Вильне. В Вильну прибывали многочисленные составы с ранеными после ужасных сражений под Гродно. Госпожа Веревкина, жена губернатора, а также ее дочери были сестрами милосердия и оказывали первую помощь несчастным раненым, искалеченным, переломанными, обгоревшим, с выколотыми глазами и проломанными черепами. Они добровольно вступили в армию и участвовали в этом кошмарном спектакле в палатах Красного Креста. Я была в ужасе, и у меня больше не было сил продолжать дорогу. Говорили, что немцы должны вот-вот победоносно занять все железнодорожные пути, ведущие к Варшаве. И вид раненых в Гродно поверг меня в жуткое состояние.

Благослови, Господи, мужественных и героических женщин, сестер милосердия. Я восхищалась ими, завидовала им, так как сама теряла сознание при одном только виде раненых. Какой с меня был прок? Пусть будут прокляты те, кто провоцирует войну и хвалится этим. Пусть будут прокляты ученые, изобретающие газы, взрывчатку, ружья и пушки. Пуля уносит в мгновение ока мужчину крепкого, полного сил, которому едва исполнилось двадцать пять, и он еще не достиг мужского расцвета, а потом страдают его близкие: мать, жена, дети. Будь прокляты дипломаты, разжигающие огонь вместо того, чтобы тушить его, с их комедиями о мирных союзах, организованными по окончании войны. Если бы мы только могли осознать, что главы государств, которым доверено человечество, не имеют никакого права прославлять свои имена ценой жизни и безопасности тысяч людей и опустошением процветающих стран, разрушением культуры, которую едва привили.

Если бы не прославляли завоевателей, все было бы по-другому. Король Альберт настоящий герой, но монстры, которые разрушают, грабят, убивают, им нечем гордиться. Нет, нет!

Конечно, сражение – это естественно, поскольку мужчины все как петушки, которые, как только встают на лапы, кидаются друг на друга, вступая в бой. Им присуще от природы то слепое чувство, которым их наградили, как перьями и шпорами. Но есть и курица-наседка, которая объясняет им, когда действительно стоит клевать друг друга, поскольку она высиживала их три недели вовсе не для того, чтобы смотреть, как они перебьют друг друга.

Давайте заглянем в древность, в настоящую древность, еще до античного Рима и Греции. Тысячи лет мирного существования, которые создали великие цивилизации Индии и Востока с их почтенными старцами, друидами и магами. Женщина, курица-наседка, которая не была еще рабыней, во многом содействовала развитию цивилизации. Конечно, друидессам было бы непросто справиться с таким петухом, как Кайзер. Но они бы и не дошли до такого, и никогда бы человечество не увидело, не услышало и не пережило бы те зверства, которые принесла война в XX веке между цивилизованными странами, достигшими, быть может, наивысшей точки разрушения культуры.

А я была просто несчастная женщина, которая дрожала от страха за своего мужа и не была ни друидессой, ни сестрой милосердия. И я решаю еще раз пуститься в путь, чтобы увидеться с мужем в Варшаве. Когда я думала о разочаровании, постигшем его по приезде в Нодаржин верхом по холоду и не обнаружившем меня на месте свидания, я настолько горячо сожалела об этом, что решила лучше стать добычей немцев, нежели продолжать эти муки и отправила мужу телеграмму, что буду в Варшаве через два дня. Его ответ изменил мое решение. Он написал мне, что только что умерла его мать и что он немедленно выезжает в Петергоф, чтобы не опоздать на похороны, предложив мне приехать туда же.

Второго марта мы были вместе на печальной церемонии похорон бабушки Элеоноры. Ей сделали могилу на песчаном холме на Свято-Троицком кладбище в Петергофе на берегу моря, как и полагалось жене моряка и матери двух моряков. Вся семья была в сборе, они очень горевали, свекор плакал как ребенок, всегда такой спокойный и рассудительный. Было очень жалко бедную Ариадну, которая почти не разлучалась с матерью.

Бабушка умерла после продолжительной болезни легких, и Ариадна не отходила от нее ни на шаг. Она горевала. Не хватало только Елены, но она уехала в Галицию, во Львов сестрой милосердия. Сколько раз она говорила, что не сможет пережить свою обожаемую мать. Элеонора была очень строгая, но ее любила и уважала вся семья. Четверо сыновей редко выражали свое обожание. У Вити разрывалось сердце от горя. Он быстро приехал и так же быстро уехал в полном отчаянии.

Глава 50. Гнездо аистов

Война шла уже восемь месяцев. Не было никакой надежды на ее завершение. Нет, мы не разгромили немцев, и все женщины напрасно ждали возвращения наших героев. Вернутся ли они? Столько раненых, столько убитых! Смерть вошла в семью моего мужа. После бабушки настала очередь мужа Елены. Он был такой хороший, такой добрый и такой еще молодой. Его сразила случайная пуля не на поле битве. Он спокойно лежал в траншее и просто приподнял голову. Его тело привез с Кавказа сын Глеб, сам контуженный. Странное совпадение. Несчастье сделало вдовой Елену в тот же день, что она потеряла мать. Суеверие заставляло ждать третью смерть.

Я боялась за мужа. Его подразделение оставило Витю в запасе, но это не означало, что он меньше подвергался риску. Ни одна пуля не просвистела у его уха, ни один снаряд не разорвался под его ногами, ни один аэроплан не выследил его. В каждом письме он призывал меня оставаться с родней