Зима

Пленный зомби

СТОЯЛО РАННЕЕ ТЁМНОЕ УТРО. Я снова проснулась слишком рано, потому что сон мой был коротким и тревожным. Я истязала себя, снова и снова просматривая видео, которое Сюксю запостила пару месяцев назад.

В том ролике я лежала, раскрыв рот и отвратительно скривив губы. Я выглядела ужасно глупо и нелепо, подёргиваясь на полу. Я и правда была похожа на бьющуюся в предсмертных конвульсиях рыбу или одержимую дьяволом. Казалось, что со мной что-то было не так.

Это была смерть, которая притаилась внутри моего черепа, провоцируя появление подобных приступов и неловких ситуаций.

Каспер тоже мелькал в том видео, и моменты с ним я всегда пересматривала по несколько раз. Я любовалась им. Он защитил меня и исключил Сюксю из «Турпайоухет».

В теле ощущалась слабость. Воздух в моей комнате казался спёртым, потому что я забыла открыть на ночь дверь, а жалюзи были закрыты. С огромным усилием я встала, чтобы одеться. Перед зеркалом я нанесла заживляющий крем на всё ещё блекло различимые шрамы на лбу и вспомнила гибель ведьмы на скалах Стокгольма. Мои волосы быстро отрастали. Они были уже довольно длинными.

Я нанесла крем и на ладонь, где по-прежнему виднелся шрам от осколка. Тот, который я получила, когда загадочным образом услышала звуки войны у окна. Синяк, который я получила в драке с викингами, сначала расплылся, сделав меня похожей на панду, а затем много раз менял свой цвет, пока, наконец, не пропал.

Я подняла жалюзи, и солнечный свет ударил мне в глаза. За ночь выпал снег, укутав весь сад пышным мерцающим покрывалом. Снизу доносился аромат кофе и поджаренных ржаных тостов.

Отец наверняка приготовил к завтраку всё, что, как он знал, я люблю: йогурт, мюсли, ягоды и свежевыжатый сок.

– Ты бросила мне вызов своими вопросами, – сказал папа и хлопнул стопку книг на стол. Я с удивлением на него посмотрела. – Ты спрашивала, знаю ли я что-нибудь о викинге по имени Торфинн, или о Катарине, как там, чёрт возьми, её фамилия? И потом был ещё этот чокнутый военный фотограф, – без умолку говорил отец своим самым убедительным пасторским голосом, скрестив руки в явном волнении.

– Я даже не помню, чтобы спрашивала об этом, – сказала я и налила кофе себе в кружку.

– Ну, ты спросила, и я, естественно, сразу решил всё выяснить. Заскочил в библиотеку и в антикварный магазин в Йоэнсуу, – добродушно сказал отец. Он потянулся за кофейником и попутно взлохматил своей шершавой ладонью мои растрёпанные ото сна волосы. – У тебя и волосы уже отросли, – заявил он.

– Удалось что-нибудь найти? – спросила я, накладывая себе небольшую порцию йогурта с предложенными отцом мюсли и ягодами.

– В окрестностях Таммисаари не так давно откопали каменную стелу с вырезанными рунами, – стал рассказывать отец, листая книгу, чтобы найти в ней картинку. – Камень находится в воде, недалеко от берега. На нём изображены лодки и многих других предметов. Я не уверен, идёт ли речь о том самом парне, которого ты встречала в своих видениях, но на той стеле отчётливо различимо имя «Торфинн» и фрагмент его стихотворения, благодаря которому этот человек, по слухам, завоевал свою жену. То есть вполне сходится. Камень датируется восьмым веком.

– Восьмым веком? – удивилась я.

– Да, я так и сказал, – пробормотал отец, поспешно открывая вторую книгу. – Но больше это имя нигде не упоминается. Про Катарину известно, что она утонула вместе со своим сыном недалеко от Расеборга при крушении парусного судна во время шторма в… Да, вот эта картинка. Точно, Вифферт была её фамилия, и было это в 1468 году.

– 1468… – снова повторила я, выхватив книгу из рук отца. В ней сохранилось изображение Расеборгского замка, выполненное в технике сухой иглы. На нём был запечатлён замок в его лучшие дни.

– Здесь что, такое громкое эхо, что ты всё переспрашиваешь? – усмехнулся отец, раскрывая третью книгу. – Эрик Мется, или Ског, военный фотограф. Он был одним из тринадцати казнённых в лагере для военнопленных в Таммисаари. Они все изображены на том фото 1918 года. Повторяю специально для тебя, 1918 года.

– Спасибо.

– Не за что, – усмехнулся отец. – Страшная история, – с сожалением сказал он, почесав голову, и прочитал вслух фрагмент текста из книги: – «Эрик Ског был схвачен при попытке совершить побег вплавь через реку Раасепоринйоки. В наказание его казнили. Всего в лагере от брюшного тифа, оспы, дизентерии, лихорадки, цинги и голода умерло 3000 заключённых из числа красных».

– Три тысячи? Какой ужас! Почему я никогда об этом не слышала?

– Мало кто об этом знает, – подтвердил отец. – После гражданской войны об этом лагере и его ужасах хотели забыть.

Я вспомнила, как на уроках родного языка в школе нас заставляли читать роман Вяйнё Линна «Здесь под северной звездою», который давал совершенно другое представление о гражданской войне. На уроках истории рассказывали о войне только с точки зрения белых. После романа Линны это казалось ложью. Из-за подобных противоречий я и заинтересовалась историей и историческими реконструкциями.

– Мне удалось найти ещё кое-что. Взгляни. – Отец гордо протянул мне старую потрёпанную книгу, налил себе ещё кофе и добавил в него сахар.

– Самиздат, – прочитала я на форзаце. На обложке была чёрно-белая фотография солдата и значилось название книги: «Мы помним события 1918 года».

– Здесь есть о нём, об этом твоём Эрике, – гордо сказал отец и постучал ложкой по изображению мужчины на обложке.

Картинка показалась мне знакомой. Я взяла книгу и рассмотрела её повнимательнее. Мужчина стоял в озёрной воде, подвернув штанины. Я вспомнила, когда это было. Я же сама была там! Женщина в летнем платье схватила камеру и сфотографировала Эрика. Нас!

– Прочитай предисловие, – предложил отец. – Прочитай вслух для меня.

– Предисловие, – начала я.

…Я встретила тебя, дорогой Эрик, перед самой войной, и на один счастливый день ты стал только моим. Мы плавали наперегонки в озере, а затем грезили о счастье, лёжа на горячем песке друг подле друга. Тот день был полон любви.

Затем война забрала тебя. Наступили дни гнева и злости, разлучившие нас. Самым большим твоим страхом всегда было то, что история красных останется нерассказанной, а в памяти потомков будет жить лишь история победителей. Ты боялся, что голос и подвиги павших будут забыты, равно как и твои фотографии.

Я помню