Что ж, теперь никаких недомолвок не осталось, а это ужекое-что да значит… Крохотный обрывок черной нитки, умело приспособленный им нарукав второго костюма, исчез – ну как же, и висящую в гардеробе одеждуперетряхнули…

Тем временем в номер деликатно проскользнул официант. Лямпеконстатировал, что Прохор-Антуан не стал зарываться, в точности выполнивприказ: обильность подноса не переходит в гусарство, «бургундское», разумеется,без особых затей изготовлено где-нибудь на Кубани, но все же получше тогопойла, которым бесхитростный Карандышев пытался напоить сановных гостей.«Положительно, лучше, – подумал Лямпе, понюхав горлышко раскупореннойбутылки. – Хотя, господа, с амброзией имеет мало общего…»

Для пущей фривольности он сбросил жилет, налил себе бокал иудобно устроился в кресле. В дверь вежливо царапнулись, и он откликнулся:

– Прошу!

Непринужденно впорхнувшее создание женского пола, бытьможет, и не способно было вдохновить на написание изысканных сонетов, однако,если смотреть на вещи прагматически, девица была достаточно молодая,смазливенькая и вполне свежая на вид, без вульгарной потасканности. Этакийтемноволосый бесенок, надо полагать, по мнению Антуана, как раз и способныйумаслить немецкое сердце.

Лямпе выжидательно поглядывал. Она без церемоний уселась накраешек стола, показав стройные щиколотки, очаровательно улыбнулась:

– Господин, угостите папироскою!

Лямпе поморщился так, что это не могло остатьсянезамеченным. Девица проворно спрыгнула со стола, уселась в соседнее кресло и споказным смирением сложила руки на коленях. Вскинула на него живые карие глаза:

– Впросак попала? Некоторым господам нравится, когда сними с самого начала со всей непринужденностью.

– Я, душенька моя, немец, – сказал Лямпевесело. – Моей немецкой душе дурно становится, когда вижу, что на столесидят. На столе не сидят, за ним трапезничают…

– И только?

– И только, – сказал Лямпе.

– Скука какая… А у наших господ на столе еще ичастенько пляшут… Девицы то есть.

– Это, должно быть, неуютно?

– Пожалуй что, – охотно согласиласькареглазая. – Особенно бывает неуютно, когда босиком: то в тарелкунаступишь, то на вилку пяткой напорешься… Дайте все же папиросочку? Вы, я вижу,курите, вон окурки в пепельнице…

Лямпе раскрыл портсигар и поднес ей спичку. Девушка умелозатянулась, разглядывая его столь же пытливо, – прикидывала, ясное дело,чего ей следует ожидать в смыслах плохого и хорошего.

– Ты уж сама за собой поухаживай, – сказалЛямпе. – Бери и наливай, что на тебя смотрит.

Она сноровисто осушила полный бокал «бургундского», вместозакуски глубоко затянулась и, совсем освоившись, протянула:

– Вы, стало быть, ваше степенство, из немцев…

– Ну и что? – сказал Лямпе. – Немец –такой же мужчина, ничуть не особенный…

– Правдочка ваша. Насчет этого все вы, господа,одинаковы, каких бы ни были кровей… – она послала Лямпе озорнойвзгляд. – А касаемо немцев – есть свои удобства. Бородой щекотать небудете, немецкие господа всегда бритые, вот и вас взять… Вас как поименам-отчествам?

– Леонид Карлович. А тебя?

– Анечка, – сказала она кокетливо.

– Анюта, значит, – сказал Лямпе. – Хорошеерусское имя – Анюта. Я тебе нравлюсь?

– Посмотрим, ваше степенство, Леонид Карлович. Еслибедную девушку обижать не будете…

– Насчет этого можешь быть спокойна, – сказалЛямпе. – Не обижу. Что немедленно и докажу…

Он вынул бумажник, одну за другой выложил на стол пятьпятирублевок, придвинул к ней:

– Можешь сразу прятать в ридикюльчик, краса моя…

Последовать его совету Анюта не торопилась. Уставилась наЛямпе живыми глазами умного и хитрого молодого зверька, прошедшего в лесунеплохую науку выживания. Коснувшись верхней бумажки указательным пальчиком,украшенным колечком дутого золота, настороженно спросила:

– Что, сразу? Все мое?

– Сразу, – кивнул Лямпе.

Девушка насторожилась еще больше:

– А можно узнать, с какой такой радости? Может, вы,Леонид Карлович, из таких господ, которые… Вам что, чего-то такого особенногоподавай?

– Ты, Анюта, я вижу, весьма даже не дура? –усмехнулся Лямпе, наливая себе и ей.

– Жизнь научит калачи есть…

– Успокойся, – сказал Лямпе, подавая ейбокал. – Угадала, краса моя, мне от тебя и в самом деле нужно кое-что особенное,но отнюдь не в пошлом смысле, а в самом что ни на есть деловом… Давно ты… пригостинице?

– Года полтора, – настороженность из глаз непропадала.

– Значит, говоря по-простецки, знаешь все ходы-выходы:как эта коммерция проистекает, кто ее двигает и каким образом…

– А вы не из полиции будете?

– Неужели похоже? – ухмыльнулся Лямпе.

– Не особенно. Господа сыщики – если они, конечно, послужбе, а не по личной надобности – главным образом грохают кулаком по столу истращают словесами. А чтобы деньги вот так выкладывать – за ними не водится…

– Вот именно, – сказал Лямпе, пригубив из своегобокала. – Хорошо, Анюта, поговорим в открытую. Я и в самом деле поторговой части, но интересы у меня, знаешь ли, весьма разносторонние. Знаешь, вчем главное проворство торгового человека? Усмотреть, какого товара на рынкемало или нет вовсе, – и, понятное дело, тут же самому озаботитьсяпродажею… У меня, красавица, в России по разным городам восемь домов…поняла? – он изобразил пальцами в воздухе нечто игривое. – Поняла,умница… И вот в один прекрасный день заинтересовался я вашим богоспасаемымгородом – и обнаружил, что здесь, уж прости, имеет место быть форменнаядикость. Домов в вашем Шантарске нет ни единого, верно? А вести дела так, каких здесь ведет ваш Прохор, он же Антуан, и дюжина ему подобных, коих я невидел, но заранее могу себе представить, – с точки зрения толковогочеловека и есть сущая дикость… Во всем нужен порядок – и налаженныепредприятия. Чем я и намерен вплотную заняться. Все поняла?

Она закивала. Судя по умным глазенкам, на сменунастороженности пришел жгучий интерес.

– Одним словом, я намерен вкладывать сюдакапиталы, – сказал Лямпе. – Но поскольку в вашем городе человек яновый, мне позарез необходим кто-то, кто меня введет в курс дела. И, скажу тебебез всякого обмана, человек такой очень быстро может стать моей правой рукой.По глазам вижу, соображаешь…

– А почему я? – поинтересовалась она спримечательной смесью опасений и надежды.

– Да потому, что ты первая мне попалась наглаза, – сказал Лямпе веско и убедительно. – И, что главное, ты,по-моему, неглупая. Будь на твоем месте, Анюта, какая-нибудь Даша или Катя иреши я, что в голове у нее отнюдь не солома, – ей бы денежки и достались.Мне, понимаешь ли, нет особой разницы, кого брать в помощницы. Были бы у неемозги и жизненное проворство… Или тебе такое предложение не по вкусу?