Ясно лишь, что написано это не чиновником, – чиновничийпочерк стремится к единообразию, к унификации, учено выражаясь, здесь есть своиправила, устоявшиеся еще при Николае Павловиче, которого отдельныебезответственные личности именовали Палкиным. Скорее уж такой почерк подходитпод неофициальное именование старообрядческого – каждая буковка отдельно, безмалейшей связи с соседними, этакий старинный полуустав. Знающие люди уверяют,что подобным старообрядческим почерком пишет Максим Горький. Некоторые буквы –не Горького, разумеется, а того неизвестного, чьи «труды» сейчас штудируетЛямпе, – сугубо индивидуальны, вот взять хотя бы «д», «в» и «р», да и «ж»с «ером»,[8] – мечены той же нестандартностью. Рано делатьдалеко идущие выводы, но этот почерк, пожалуй что, выделяется на фоне дюжиныдругих точно так же, как заметен в уличной толпе особенно высокий илинаделенной броской хромотой человек…

И что отсюда следует? Поди догадайся…

Сильно потерев большим и указательным пальцами ноющие отутомления глаза, Лямпе в двадцатый, наверное, раз вперился в бумагу, словногоголевский Вий, высматривающий жертву. Вот только, в отличие от Вия,рассмотреть желаемое никак не удавалось.

Шифровальная сетка, квадрат с прорезями, который накладываютна невинно выглядящее письмо или подобный текст? Что ж, если так, без ключапрочитать ни за что не удастся. Если взять одни первые буквы каждого слова…

Нет, полнейшая бессмыслица. Первые буквы каждогопредложения? Опять-таки бессмыслица. Ничего не дало и нагревание над огонькомсвечи. Поневоле приходилось признать поражение. И все-таки этот листок что-тозначил, не зря же Струмилин…

«Стоп», – одернул себя Лямпе. Строго говоря, у него небыло доказательств, что листок помещен в бачок именно Струмилиным, а некаким-то предшествующим постояльцем бог знает по каким своим побуждениям.Нельзя исключать, наконец, что это – ложный след, подсунутый кем-то умными изобретательным, чтобы ты именно так и ломал голову над мнимой тайной…

Сделав над собой усилие, он, наконец, сложил листок и убралего в бумажник. Старательно размял папиросу. Семен до сих пор не давал о себезнать, однако тревожиться раньше времени не стоило – мало ли как моглиобернуться события…

Итак? Не видно никаких ниточек – если не считать этогоневедомого Даника, хозяина бакалейной лавки. Но не стоит пороть горячку, сломяголову бросаться его разрабатывать. Бакалейная лавка – вещь обстоятельная,серьезная, никуда она не исчезнет.

Как ни крути, как ни ломай голову, единственный доступныйсейчас путь – искать здесь. В гостинице. Если это все же убийство – шансы есть.Фешенебельная гостиница в центре города – это вам не лесная чащоба и не чистополе. Кто-то что-то видел, кто-то что-то слышал, кто-то случайно подсмотрел,кто-то был причастен…

Продумав план действий, он встал и энергично потянулсвисавший слева от двери шнур, заканчивавшийся белой фарфоровой грушей. Уселсяв кресло у стола, вольготно вытянув ноги, и стал ждать. Не прошло и минуты, какпослышался деликатный стук.

– Войдите! – громко сказал Лямпе.

Дверь легонько отошла, в номер бесплотным духом скользнулдоморощенный Антуан, он же – Прохор.

– Бонжур, Антуан, – сказал Лямпе, лениворазвалившись в удобном кресле.

Не моргнув глазом, коридорный склонил голову сбезукоризненным пробором и отозвался – на языке родных осин, конечно:

– Что угодно-с вашему степенству? Смею полагать-с, делаваши в полном благополучии? Чувствую, ваше степенство-с в приятном расположениидуха?

– Не угадал, милейший, – сказал Лямпе, поднялся и,заложив пальцы в проймы жилета, прошелся по комнате, старательно придаваяпоходке некоторую нервность, заметную для любого наблюдательного собеседника.

Судя по несколько изменившемуся лицу Прохора, он относилсякак раз к последним. В свою очередь, изобразил должную обеспокоенность:

– Неужели-с неприятности, ваше степенство?

– Как сказать… – протянул Лямпе. – Послушай,Про… пардон, Антуан… Веришь ли ты в привидения?

– Простите-с?

– При-ви-де-ния, братец, – раздельно и внятноповторил Лямпе. – Привидения, призраки… Которые являются. Понимаешь, о чемя?

– Шутить изволите-с, ваше степенство?

– Я тебя серьезно спрашиваю, – сказал Лямпе,прибавив в голос барского металла. – Ты в привидения веришь, Антуан?

Коридорный ненадолго задумался:

– Как сказать-с, ваше степенство… С одной стороны,ежели-с следовать прогрессу, получается сплошное суеверие необразованногоэлемента, однако-с, ежели вспомнить о сложностях бытия и народной мудрости,следует-с признать, что всякое случается… Разное говорят-с…

– Да ты, братец, чистый дипломат, – с усмешкойсказал Лямпе. – Ишь, как извернулся…

– Обхождение понимаем-с…

– Ну, а все-таки?

Коридорный откровенно маялся, не в силах пока понять, кудагосподин постоялец клонит и чего добивается.

– Самому-с наблюдать не доводилось, да ведь всякоебывает… По Библии царю Саулу было видение призрака…

– Ну, а в вашей гостинице не… является?

– Что-с?

С умыслом полуотвернувшись, Лямпе заговорил с той жерасстановкой:

– Видишь ли, не далее как четверть часа назад я имелсомнительное удовольствие наблюдать самое настоящее явление призрака. Вот вэтом самом зеркале. Подошел к нему повязать галстук – и вдруг вижу в глубине,помимо моего собственного отражения, еще и совершенно незнакомого человека,словно бы стоящего поодаль, за спиной у меня, у двери. В форменном чиновничьемсюртуке с петлицами – вот только не успел разобрать, с какими. Пожалуйчто, будет повыше меня ростом, волосы темные, усы и бородка довольно аккуратноподстрижены, хотя прическа его была в совершеннейшем беспорядке. Стоит этотчеловек и смотрит на меня не отрываясь. Что-то мне в нем почудилосьнеправильное, и я не сразу понял, что же. Потом только рассмотрел: воттут, – он коснулся средним пальцем собственного виска, – словно быдырка от пули и кровь от нее по щеке. А в руке у него – пистолетик, небольшойтакой, блестящий, никелированный. И бледен, как стена. Стоит, не шевелится,уставился на меня так, что спину морозом ожгло…

Лямпе применил старый, но эффективный прием – отвернувшись,наблюдал за собеседником в зеркало, так, чтобы это осталось для Антуана-Прохоранезаметным.

Челюсть у коридорного форменным образом отвалилась, оноцепенел от ужаса. «Клюнула рыбка, клюнула!» – ликующе возопил про себя Лямпеи, стоя в прежней позе, безжалостно продолжал:

– И тут-то я понял по его виду, что это –несомненный мертвец. Я так полагаю, из самоубийц, все о том говорит – пистолетв руке, пулевое ранение, кровь на лице… Уж не случилось ли тут чего, Антуан?