Пантелей появился минут через десять. Опустился рядом наузкую доску в чешуйках облупившейся зеленой краски, помолчал, сообщил:

– Попетлял немного, пока не убедился, что отвязались. АСеню вы, я так понимаю, за кем-то из них отправили?

– Ага, – сказал Лямпе. – Пусть посмотрит…Хваткие ребятушки, а, Пантелей?

– И не говорите, Леонид Карлович. Тут и не пахнет этимсамым, как его…

– Дилетантизмом, – подсказал Лямпе.

– Вот-вот. Тут им и не пахнет. Толково топотали… Они, ятак понимаю, заранее были выставлены…

– Вот именно, – сказал Лямпе. – Один былпоставлен у трактира, второй засунут меж зевак у котлована… Ладно, черт с ними,Пантелей, все равно мы сейчас не можем знать, почему они там стояли и почемубыли за тобой пущены… Что Штычков?

– А нет Штычкова, – сказал Пантелей, уставясь впол беседки. – Как мне объяснили, еще восемь дней назад не пришел поутру вмастерскую. И назавтра не пришел. И не пришел вовсе. Посылали к нему вмеблирашки мальчишку, тот сказал, что дверь заперта и никто не откликается. Апока мне это растолковывали, второй мастер, в розовой рубахе, в жилетке, как-тоочень уж юрко высклизнул из мастерской…

– Ну да, на крыльцо, – сказал Лямпе. – И, какя понимаю, подал знак тем двум, что есть работенка… Пантелей, тебе не кажется,что ситуация усугубляется? Штычков ведь мог и запить, как всякий мастеровойрусский человек, что для запоя восемь дней? Да тьфу, плюнуть и растереть… Этомы с тобой знаем, что запить он никак не мог, а им-то откуда ведать? Нопочему-то у мастерской «хвосты» поставлены, наверняка не сегодня, не в честьнашего прибытия, а гораздо раньше, и мастер проинструктирован, что следуетнемедленно дать знать, если кто-то начнет интересоваться Кузьмою Штычковым…А, Пантелей?

– Плохо, – сказал Жарков медленно. – Плохо сним что-то… Если отсчитать назад те восемь дней…

Он не продолжал, видя, что Лямпе прекрасно его понял. Еслиотсчитать назад те восемь дней, выйдет, что Штычков не явился в мастерскуюаккурат после той самой ночи, когда застрелился в «Старой России» Струмилин. Аесли Штычков исчез, то и Струмилин, очень может оказаться, не застрелилсявовсе… Нет, рано что-то утверждать со всей определенностью. Рано. Фактов мало,одни домыслы…

– А где сам Коновалов? Его степенство хозяин?

– Оне-с в отъезде, – усмехнулся Пантелей. –Так мне сказано. С неделю уж.

– Еще интереснее…

– Это точно… Что будем делать, Леонид Карлович?

– Пойдем в меблирашки, – немного подумав, решительносказал Лямпе. – Посмотрим, как там дела обстоят…

– А если нарвемся на полицию? Или кого другого? Нет, яне спорю, вам с горы виднее…

– Риск, безусловно, есть, – признал Лямпе. –Но что прикажешь делать? Струмилин мертв, Штычков исчез. Какие еще у насниточки? И где они вообще? Тот мордастый, за которым пошел Сеня? А если он Сенюприведет на самую обычную явку, где неделями не происходит ничего интересного?Нет у нас, Пантелей, ни времени, ни возможности прохлаждаться.

– Я ж не спорю, Леонид Карлович, куда мне…

– Вот и лады, – сказал Лямпе, энергичноподнимаясь. – Бляха при тебе? Отлично, при необходимости крутнемспектакль…

Не было нужды лишний раз освежать в памяти план города,вспоминая, где же Портновский переулок с теми самыми меблирашками, – у выходастояли целых три извозчика, полностью подтверждавшие бесценную мысль г-жиПростаковой касаемо того, что географию при наличии извозчиков вовсе и необязательно знать…

Меблированные комнаты коллежской регистраторши Хлыновойпредставляли собою длинное дощатое строение, двухэтажное и некрашеное, судя попочерневшим доскам, построенное сразу после знаменитого апрельского пожаравосемьдесят первого года, едва ли не начисто уничтожившего Шантарск и нанесшегопотерь на пять миллионов рублей серебром. Оно располагалось посреди обширногопыльного двора в компании трех флигельков, кухни и пары амбаров. Флигельки, вотличие от главного здания, были аккуратно выкрашены, при первом взгляде на нихсразу приходило в голову, что они-то как раз и предназначены для самых денежныхпостояльцев. Вряд ли там поселился бы Кузьма Штычков, согласно легенде –проштрафившийся и проворовавшийся ювелирный подмастерье, отправившийся в Сибирьподальше от злых языков и столичной полиции, пока все не уляжется… Он сообщал,что живет в шестнадцатом номере, ни о каком флигеле не упоминая…

Картина была самая патриархальная – жаркая солнечная тишина,безлюдье, в пыли у забора роются куры, по здешнему обычаю помеченные пятнамикраски для отличия от соседских, тут же, высунув язычишко, растянулся лохматыйдворняжечий щенок, в кухне слышны ленивые разговоры и побрякиванье посуды.

Они постояли у настежь распахнутых ворот, делая пока чтовид, будто вовсе и не собираются заходить, а так себе, задержались за беседою,проходя мимо. Как ни присматривался Лямпе, не было никаких признаков слежки. Наружной,имеется в виду. В доме, в любом из флигелей, в кухне – везде можно посадитьхоть роту наблюдателей, и ты их ни за что снаружи не заметишь. Но делатьнечего, придется…

Мимолетно прикоснувшись кончиками пальцев сквозь пиджак кбраунингу, Лямпе решительно двинулся через пыльный двор, держась с уверенностьючеловека, которой безусловно имеет право тут ходить, что должно быть ясно всемокружающим. Пантелей шагал правее, лицо у него, Лямпе мельком подметил, былонапряженное и застывшее.

Внутренняя планировка, как и следовало ожидать, оказаласьполностью лишенной архитектурных изысков. Походило то ли на конюшню, то ли натюрьму – прямой коридор с дверями по обе стороны, последний раз подметавшийсяне иначе, как во времена русско-турецкой кампании. На полу лежал толстый слойтой самой серой пыли, из-за которой Шантарск и получил свое неофициальноепрозвище. «Мечта Шерлока Холмса, – пришло вдруг в голову Лямпе. –Любой след отпечатается. Вот, сразу видно, что из этой двери, под номеромдевять, выходил кто-то в солдатских сапогах – уволенный вчистую? пожарный?обыватель, прикупивший на толкучке подержанную обувку? – а в четвертый,наоборот, прошествовал кто-то в штиблетах…»

Номера были грубо намалеваны на дверях бурой маслянойкраской. Стояла, в общем, тишина, только слева позвякивало стекло, а справажурчал густой храп.

Вот он, шестнадцатый, в самом конце коридора, рядом сокном, – в высоком деревянном переплете не хватало половины стеклянныхквадратиков.

«Рама глухая, – машинально оценил Лямпе, – снаружичерез окно в коридор не проникнешь и изнутри не выберешься… Если есть засада,они разместились и в шестнадцатом, и напротив – это азбука. Нет, постой, нупочему обязательно засада? Ничего еще не известно…»

Он был напряжен до предела – и потому, когда распахнуласьдверь напротив шестнадцатого номера, моментально бросил руку под пиджак,зацепил безымянным пальцем скобу. Теперь извлечь пистолет можно одним рывком, всекунду…