Представший их взорам человеческий индивидуум являл собоюклассическую ожившую иллюстрацию к рассказам модного ныне литератора Горького –там, где речь шла о босяках, золоторотцах и прочем люмпен-элементе. Всякоеслучается, но в данном случае невозможно было подделать опухше-заросшуюфизиономию, неописуемые лохмотья и немытость босых ног.

– Итак? – спросил Лямпе.

– Господа сыскные, не дайте пропасть бывшему письмоводителюгубернского по квартирному налогу присутствия…

– А точнее? – спросил Лямпе.

– Будучи в рассуждении, как подзаработать малую толикуколкою дров или иной неинтеллигентной работою, приблизившись к кухне, имелслучай слышать ваш разговор с Хлынихою…

– И что с того? – спросил Лямпе.

– Мог бы добавить нечто к данным вдовицею показаниям…Господа сыскные, не сомневайтесь, ежели я и беру вознаграждение, за оное всегдаделаю полезные сообщения, вот хотя бы пристава Мигулю спросите… и самому господинуСажину известны-с! Не все вам Хлыниха сообщила, ох, не все…

– Вот как? – поднял бровь Лямпе. – Ну,милейший, и насколько же простираются ввысь ваши финансовые амбиции?

– Трешница! – выпалил оборванец столь быстро ирешительно, что Лямпе не мог не оценить несомненной деловой хватки.

И повернулся к спутнику:

– Пантелей, выдай ему… Только учтите, милейший, есливздумаете врать или путать…

Пантелей хмуро протянул оборванцу ту самую, полученную отвдовы трешницу, которую, судя по его огорченному виду, уже прочно почиталсвоей.

– Не извольте беспокоиться! – горячо заверилоборванец, вмиг упрятав ассигнацию куда-то в складки лохмотьев. – Поведаювсе как есть. Я в то утро как раз добывал средства к существованиювышеупомянутой колкой дров в непосредственной близости от сего окошка, каковоепо причине жаркого климата было распахнутым… В этой части вам Хлыниха несоврала. Ейный гость-с и в самом деле заплатил за номер господина Штычкова инасчет поездки в Аннинск по матримониальным делам она вам его слова передала вточности… Про одно сбрехнула: что, мол, не знает данного визитера…

– А она знала?

– Естественно-с! А был этим визитером никто иной, какЕфим Григорьич Даник…

Фамилия была Лямпе, как легко догадаться, совершеннонезнакома. Но признаваться в этом не стоило – как-никак они представились здешнимисыщиками, обязанными знать всех и вся. А судя по тону оборванца, означенныйДаник был фигурой, многим здесь известной…

Молниеносно перебрав несколько вариантов, Лямпе счел залучшее пожать плечами:

– Это который?

– То есть как, позвольте? Их что же, двое? –удивился оборванец. – Тот самый Даник, который один и есть, «Съестныеприпасы и бакалея Даника», Всехсвятская улица. Николаевская слобода…

– Номер дома?

– Одиннадцатый…

– Все в порядке, – сказал Лямпе. – Проверял явас, милейший, не пытаетесь ли заправлять арапа… Без вас известно, что Даник –один и никакого другого нет вовсе…

– Господа сыскные, помилосердствуйте! – оборванецприжал руки к груди. – И господин Сажин мою скрупулезность в подаваниисведений могут засвидетельствовать, и пристав Мигуля…

– Довольно, – оборвал его Лямпе. – Ну, а очем еще умолчала вдовица?

– Про то, что Даник сверх положенной от Штычкова платыдал ей пятирублевую от себя и просил ни единой живой душе не говорить, что отШтычкова приходил именно он. Мол, и не он вовсе, а некий незнакомец… Амотивировал он это тем, что Штычков-де поехал свататься к дочке его компаньонаи в том деле матримониальное так густо перемешано с торговыми интересами, вчастности, предстоящим слиянием двух лавок, что раньше срока посторонние о томзнать не должны…

– Что еще?

– Все, господа! Святой истинный крест!

– Ну, смотри, – сказал Лямпе грозно. –Помалкивай у меня, а то – в Туруханск загоню…

– Помилуйте, мы-с с понятием!

Лямпе небрежно кивнул ему, и они с Пантелеем направились содвора.

– Вот так, – сказал Лямпе без выражения. –Какая-никакая ниточка да появилась. Даник, съестные припасы и бакалея. Правда,неясно, при чем тут бакалея… Пантелей!

– Да, Леонид Карлович?

– Мне тут пришло в голову… – медленно сказал Лямпе,все еще колеблясь. – Может быть, я от полнейшей неизвестности усложняютам, где сложностей вовсе и не требуется, и все же… Хорошо. Ты сунулся кКоновалову, тебя там уже ждали, за тобой тут же пошли… Вроде бы завершеннаякартина. Но… Как ты думаешь, можно сказать, что в ней чего-то не хватало?

– Чего?

– А ты подумай, подумай.

Пантелей старательно задумался. Они шагали по тихой пыльнойулочке под палящим солнцем, и у Лямпе перед глазами вновь встала прелестнаянезнакомка с бесценными рубинами на шее. Он даже ощутил секундноенеудовольствие, когда Пантелей тихонько вскричал:

– Ага!

И тут же вернулся к делам.

– Да?

– Извозчик? – сказал Пантелей обрадованно. –Точнее, отсутствие такового? Угадал?

– Угадал, – сказал Лямпе. – Почему при них небыло извозчика? Слежка была поставлена весьма профессионально, они не новички,это ясно… но в таком случае где-то поблизости, в пределах видимости, должен былрасполагаться ихний извозчик. На случай того, если на извозчике подъедем мы.Или вдруг остановим «ваньку». Создается впечатление, что они заранее знали: мыпридем пешком. Отсюда вытекает, что им был известен пункт, из коего нектодвинется к Коновалову пешком. Быть может, нас раскрыли раньше, чем нампоказалось…

– Или – по-другому, – сказал Пантелей. –Чихать им было на то, куда я пойду или поеду потóм. Нужно было четкоустановить, кто придет в магазин к Коновалову…

– Остальное, мол, приложится?

– Что-то вроде того, остальное приложится, –сказал Пантелей.

– А вот у Хлынихи они отчего-то наблюдение не поставили.Или поставили так, что мы при всем желании не могли его обнаружить. Ничего ещене понимаю, – сказал Лямпе, покрутив головой. – Ну что же, вполнеможет оказаться, что мы чрезмерно все усложняем. И не взяли они извозчикаисключительно из разгильдяйства… Российского нашего. Мало фактов, мало…

– Ну так что, мне потереться вокруг Даника?

– Не стоит пока, – подумав, заключил Лямпе. –Никуда эта лавка не денется и ее хозяин – тоже. Отправляйся-ка ты на телеграф.А я немного поработаю в гостинице…

«В природе золото чаще всего встречается в виде зерен…»

Тяжко вздохнув, Лямпе отложил загадочный листок, он давнопонял, что собственные усилия бесполезны, но никак не мог остановиться.