– Анюта, да ты, я вижу, сущий клад, – чуть ли нерастроганно сказал Лямпе. – Что бы я без тебя делал?

– Я такая, – стрельнула она глазами. – Вы,Леонид Карлович, очень даже правильно выбор на мне остановили. Судьба, неиначе. Так мне и бабка говорила – будет тебе, Анька, через твое востроумиебогатый интерес… Вы меня только не обманите, ладно? Я вам выкладываю все…

– Немец не обманет, – заверил Лямпе.

– Да знаю я. Тем и приятно – что с немцем во главе. Ужне сочтите, что подлизываюсь, но с немцем дела пойдут. Наслышаны-с, немец –господин дельный, без разгильдяйства… Что вам еще рассказать, Леонид Карлович?

– Дай подумать, – протянул Лямпе, старательнопритворяясь, что раздумывает. – Вообще-то, для общего ознакомлениядостаточно, тут надо не разговаривать, а искать твоего Ваню Тутушкина… –он мысленно строил словесную конструкцию, не вызывающую ни малейших подозрений,этакий мостик к интересовавшей его цели. – А Ваня Тутушкин, судя по твоимсловам, исчез, как привидение… Вот, кстати, о привидениях… – онразмашистыми движениями налил Анюте, потом себе, жадно выпил, притворяясь,будто пьян гораздо более, чем оно было на самом деле. – Анечка, ты впривидения веришь?

– Я сама не видела, и слава богу. Люди говорят, бывает…

– Еще как, – кивнул Лямпе. Склонился к ней исерьезно сказал: – Я вот тоже сначала не верил, насмехался и сомневался. Покане узрел привидение своими глазами. В этом вот номере.

Как он и ожидал, Анюта фыркнула:

– Ой, да что вы такое говорите!

Наклонившись к ней еще ниже, доверительно взяв за локоток,Лямпе принялся рассказывать ту самую историю, что часом ранее преподнесАнтуану-Прохору: как ему, трезвому и пребывавшему в полном умственном здравии,вдруг привиделся в зеркале – всего-то полтора часа назад, средь беладня! – незнакомец в чиновничьем сюртуке с петлицами, с блестящимпистолетиком в руке, смертельно бледный, с простреленным виском…

Он говорил насколько мог убедительно, описывая внешностьСтрумилина возможно более точно. И не пропустил момента, когда личико Анюты,поначалу недоверчивое, насмешливое, вдруг изменилось резко. Карие глазапокруглели, умело накрашенный ротик приоткрылся. Девушку прямо-таки затрясло,она покосилась на вышеупомянутое зеркало, игравшее центральную роль во всейэтой истории, шумно передвинула кресло так, чтобы оказаться к нему спиной.Похоже было, нехитрая операция под названием «Мадемуазель и ревенант»увенчалась успехом…

– Вот такие дела, – сказал Лямпе, притворяясь,будто не видит, немчура бесчувственная, ее откровенного испуга. – НаБиблии могу поклясться: видел. Как тебя сейчас, и не был пьян, уж точно.

– Это о н, наверное, и есть… – почти прошепталаАнюта, боязливо таращась на него снизу вверх.

– Кто? – притворяясь безразличным, спросил Лямпе.

Она замялась, но вскоре отважилась:

– Не следовало бы говорить, да мы же с вами теперь,Леонид Карлович, делом повязаны… В этом самом номере дней девять назад чиновникзастрелился от несчастной любви. Я его допрежь того видела дважды, и выгляделон, в точности как вы описали, – высокий, красивый, темный волосом ибородкой… Полиция об этом настрого запретила поминать – хозяину, самипонимаете, такое ни к чему, иных господ может и отпугнуть, вот он, надополагать, и сунул кому надо, чтобы постращали… Только мы-то знаем, среди своихслух прошел, Прошка под великим секретом проболтался Северьяну, Северьян спьянурассказал Наденьке, а она уж понесла дальше, хоть и с оглядочкой…

– Интересно, – сказал Лямпе. – А почему тытак уверена, что – от любви, да еще несчастной? Может, он казенные деньгиспустил шулерам?

– Ой, Леонид Карлович, какой вы, право… – грустносказала подвыпившая Анюта. – Нету в вас романтичного, уж простите… Как жене от несчастной любви, когда она к нему каждую ночь шмыгала? Услужающие – онивсё видят…

– Кто шмыгал? – спросил Лямпе, всем своим видомвыказывая крайнее недоверие, основанное на полном отрицании романтики.

– А вот она. Из-за которой, соответственно… Один раз яее сама видела, когда… выходила от господина. Стройненькая, под вуалькой, аиз-под вуальки волосы на плечи падают – роскошные, золотистые… Потом уж, когдатого чиновника… унесли, мы с Наденькой и Прошкой сидели в портерной. И Прошкабожился, что она к покойному пять дней подряд ходила. Как только стемнеет – таки жди, сейчас по коридору проплывет, что королева…

– Королева… – фыркнул Лямпе. – Может, этопросто-напросто была очередная дамочка из этих ваших, из благородных…

– Я поначалу тоже так думала, – рассудительносказала Анюта. – Только будь она из благородных, непременно шла бы с ВанейТутушкиным. Такое у него железное правило. Нас, девиц, самих к господампосылают, а что до благородных – с ними в виде сопровождения был непременноВаня. Так заведено, по-благородному, благопристойности ради. Ваня – он ведь какбы барин, солидный человек, бильярдную держит для лучшей публики в лучшейгостинице. Понимаете, Леонид Карлович? Не девица это вовсе в номер к господинуидет, а солидный человек, Иван Федулыч Тутушкин со знакомой дамою делают визитзнакомому приезжему. Потом, понятно, Ваня из номера выскальзывает тихой рыбкой,но приличия-то соблюдены, совсем даже великосветски. Ну, а когда времяподойдет, Ваню через коридорного в номер зовут, он даму обратно провожает. Ониж, благородные, на ночь никогда не остаются, им домой надо, к батюшкам-матушкамда мужьям… Они и не припоздняются никогда. А она, Прошка говорит, каждый-всякийраз на ночь оставалась. Но шла без Вани. А будь она девица – мы б знали… Как уменя голова варит?

– Сыщиком бы тебе быть, Анюта, – с уважениемпокивал Лямпе.

– Вот я и говорю… По всем расчетам выходит, что у нихбыла любовь. Теперь подумайте сами, Леонид Карлович, – ну с чего ж другогоможет молодой, красивый барин, в немалых, надо полагать, чинах вдруг взять дазастрелиться? Особливо ежели известно, что его пять ночей подряд навещалаизящная дама под вуалью? Что-то у них не сладилось, точно вам говорю. Она его,должно быть, безжалостно бросила, он и не вынес…

– Ты романы читаешь, Анюта? – хмыкнул Лямпе.

– А вот и читаю! Думаете, если девица, так и грамоте незнаю, книжку в руки не брала? Столько романов перечитала, что вам и не мнилось.И «Принцессу в лохмотьях», и «Роковую любовь графа Астольфа», и «Знамениестрасти», и даже стихотворный Пушкина, где помещик Аникин с Ленским стрелялись…Уж настоящую любовь сразу распознаю!

– Что, и в ту ночь она была? – спросилЛямпе. – Когда он…

Анюта вновь понизила голос до шепота:

– Прошка клянется, что была. Вот только не видел, когдаушла. А утречком его и нашли. Надо полагать, – сказала Анюта с превеликойсерьезностью, – у них в ту ночь случилось объяснение. Вот он и…

– А кто она, неизвестно?