– Ты что, рехнулся, Бешу? Неужели ты думаешь, что Гассир снова завладеет этими акциями, черт бы его побрал?!

И Барнетт ударил кулаком по столу в приступе внезапного гнева:

– Да знаешь ли ты, Бешу, что это за тип – твой Никола Гассир? Такой же негодяй, как сын консьержки. Да-да, сущий негодяй! Он обкрадывал своих клиентов, этот Никола Гассир! Играл на бирже на их деньги! И хуже того, собирался смыться с ними! Вот, погляди, – это билет первого класса на брюссельский поезд; дата отъезда – тот самый день, когда он вынул из сейфа пакет акций, но не для того, чтобы положить их в банк, как он уверял, а чтобы удрать с ними. Ну, что ты теперь скажешь о своем Никола Гассире?

Бешу молчал. С момента пропажи двенадцати «африканок» уровень его доверия Никола Гассиру упал чуть ли не до нуля. И все же он возразил:

– Однако его клиентура состоит из вполне благонадежных людей. Справедливо ли будет разорять их?

– Да ни черта они не разорятся, уверяю тебя! Иначе я никогда не позволил бы себе такой низости!

– И… что же?

– А ничего: Гассир и без того богат.

– Но у него же не осталось ни гроша, – возразил Бешу.

– Ошибаешься! По моим сведениям, он вполне может возместить потери своим клиентам, и у него еще немало останется про запас. Вдумайся: если он не подал жалобу в первый же день, значит не желал, чтобы правосудие совало нос в его дела. А припугни его тюрьмой – и ты увидишь, как легко он выпутается. Деньги?.. Да он же миллионер, твой Никола Гассир, – вот пусть и компенсирует потери клиентам из своего кармана, а я этим заниматься не желаю!

– Иными словами, ты намерен оставить их у себя?

– Оставить у себя акции? Да никогда в жизни! Они уже проданы.

– Но вырученные денежки ты возьмешь себе?

– Даже и не думал! Я ничего не держу при себе!

– Так как же ты с ними поступишь?

– Распределю.

– Между кем?

– Между нуждающимися друзьями и интересными начинаниями, которые я субсидирую. Так что не бойся, Бешу, денежки Никола Гассира пойдут на благие дела!

В этом Бешу не сомневался. Значит, и на сей раз приключение тоже закончится тем, что Барнетт наложит лапу на добычу. Он, как всегда, карал виновных и спасал невинных, однако при этом не забывал и себя. Хорошо организованная благотворительность начинается с самого благотворителя. Инспектор Бешу побагровел. Смолчать – это значило стать сообщником. Но, с другой стороны… Он ощупывал у себя в кармане драгоценный пакет с двенадцатью «африканками» и знал, что без помощи Барнетта наверняка лишился бы их. Так что момент для споров и борьбы был неподходящий.

– Что с тобой? – спросил Барнетт. – Ты чем-то недоволен?

– Да нет, все нормально, – ответил несчастный Бешу. – Я восхищаюсь тобой.

– Вот как? Ну тогда улыбнись.

И Бешу малодушно улыбнулся.

– Вот и отлично! – воскликнул Барнетт. – Я рад, что оказал тебе услугу, и благодарен за то, что ты предоставил мне такую возможность. Ну-с а теперь расстанемся, мой старый друг. Ты, наверно, очень занят, а я жду одну даму.

– Прощай, – сказал Бешу, направляясь к двери.

– До скорого свидания! – поправил Барнетт.

Инспектор вышел – восхищенный, как он только что сказал, но с нечистой совестью; он твердо решил держаться подальше от этого опасного субъекта.

Свернув за угол, он заметил хорошенькую машинистку – наверняка ту самую «даму», которую ждал Барнетт.

Впрочем, два дня спустя он увидел Барнетта в кино в обществе не менее хорошенькой мадемуазель Авлин, преподавательницы игры на флейте…

Глава 6

Случай творит чудеса

Инспектор Бешу, получивший задание расследовать дело под грифом «Старый Донжон» и снабженный необходимыми сведениями, сел в следовавший в центр Франции вечерний поезд и вышел из него в Герэ, откуда автомобиль доставил его на следующее утро в селение Мазюрэ. Начал он с осмотра местного замка – старинного монументального строения, высившегося на холме в излучине Крёзы. Именно здесь обитал Жорж Казевон.

Этот богатый заводчик, председатель Генерального совета, известный своими политическими связями красавец примерно сорока лет от роду, носил маску простака, но при этом отличался любезными манерами, внушавшими уважение. Поскольку Старый Донжон был частью его владений, он пожелал немедленно сопроводить туда инспектора Бешу.

Сначала нужно было пересечь живописный парк, засаженный каштанами, а уж оттуда дорога вела к величественной полуразрушенной башне – единственному строению, оставшемуся от феодального замка Мазюрэ и все еще тянувшемуся к небу из руин главного здания; башню медленно обтекала Крёза, струившаяся по ложу из обломков рухнувших скал.

На другом берегу, принадлежавшем семейству Алескар, возвышалась, метрах в двенадцати от Мазюрэ, стена – нечто вроде плотины, сложенной из крупных, блестящих от сырости камней; пятью-шестью метрами выше виднелась терраса с балконом, к которой вела садовая аллея.

Место было дикое, запущенное. Но именно здесь десятью днями ранее, в шесть часов утра, на крупном обломке скалы был найден труп молодого графа Жана д’Алескара. На теле не обнаружили никаких ран, кроме одной – на голове: такую можно получить при падении с высоты. Однако среди ветвей деревьев, растущих на террасе противоположного берега, не было видно ни одной сломанной. Очевидно, трагедия произошла таким образом: взобравшись на сук, граф сорвался с него и упал в реку. Следовательно, имел место несчастный случай.

– Но за каким чертом молодому графу вздумалось лезть на это дерево? – спросил Бешу.

– Вероятно, для того, чтобы с этой высоты получше рассмотреть донжон – колыбель старинного рода Алескаров, – ответил Жорж Казевон. Но тотчас добавил: – Больше я вам ничего не скажу, инспектор. Вы, я думаю, знаете, что префектура полиции поручила вам эту миссию по моей настоятельной просьбе. Ибо здесь ходят клеветнические слухи, задевающие меня лично, и я решил положить им конец. Проводите свое расследование. Опрашивайте людей. Но прежде всего обратитесь к мадемуазель д’Алескар, сестре молодого графа и последней в их роду. А перед отъездом приходите попрощаться со мной.

Бешу не стал терять времени. Он обследовал подножие башни, пробрался внутрь, чтобы взглянуть на груды каменных и деревянных обломков, а затем поехал в близлежащее селение, где посетил мэра и местного кюре и перекусил в тамошнем кабачке. В два часа он уже входил в узенький садик, спускавшийся к террасе и разделявший надвое небольшое запущенное строение, называемое замком.

Его встретила старая служанка, которую он попросил доложить о