Статья I Конвенции о проливах 1856 г. подтверждала «древнее правило» Оттоманской империи:

Единственное исключение из этого «древнего правила» содержалось во второй статье Конвенции и распространялось на «легкие под военным флагом суда», предназначенные для обслуживания миссий «дружественных с Портой держав». Султан оставлял за собой право выдавать фирманы на проход этих судов через проливы[1016].

Броненосцы Хорнби, однако, в категорию «легких судов» никак не попадали. Но и Порта не находилась в состоянии мира, а ее существование в Европе висело на волоске, что перечеркивало положения Парижского договора. Легитимные основания для вторжения в проливы начинали складываться, тем не менее для их окончательного оформления требовалось положительное решение султана. Но именно его в Константинополе всячески избегали, не желая оказаться между русским молотом и британской наковальней. Биконсфилд же ждать не собирался. Разрешение на проход эскадры требовалось незамедлительно — слишком дорого было время, а ставки высоки — русские рвались к Константинополю — в этом британский премьер был уверен.

Стремясь провести эскадру в Мраморное море и при этом не очень выбиться из международных приличий, кабинет Биконсфилда заявил Порте, что «флот будет обязан пройти без разрешения вследствие русского наступления на Галлиполи и Константинополь»[1017]. В связи с этим — один важный момент. В начале июля 1877 г. Шувалов разъяснил Дерби, что Россия предпочла бы достигнуть целей войны, не занимая Константинополя, но дать такое обязательство она не может, дабы не сковывать действия своей армии. В Лондоне тем временем ознакомились и с заверениями Александра II в отношении турецкой столицы, сообщенными полковником Уэлсли. После этого, в конце июля, Дерби направил Шувалову очередной меморандум. В нем он выразил удовлетворение словами российского императора, но высказал озабоченность правительства ее величества положением Константинополя, которое может создаться в случае приближения к нему русских войск. В этой ситуации, по заявлению Дерби, Англия, сохраняя объявленный нейтралитет, но обеспечивая собственные интересы, направит флот к турецкой столице для защиты подданных ее величества и европейского населения в целом[1018]. Таким образом, уже в конце июля 1877 г. Петербург был предупрежден Лондоном без всяких недомолвок: если вы приближаетесь к Константинополю — мы вводим эскадру в Мраморное море, и апеллировать к нашему нейтралитету в данной ситуации не имеет смысла.

12 (24) января в 17 часов эскадра Хорнби направилась к Дарданеллам. Капитаном одного из броненосцев — «Sultan» — был не кто иной, как младший сын королевы Виктории принц Альфред, герцог Эдинбургский, муж великой княжны Марии, дочери Александра II[1019].

13 (25) января, после того как эскадра миновала первые дарданелльские укрепления, Хорнби выслал вперед к форту Чанак, расположенному в самом узком, а потому и самом опасном, месте пролива посыльное судно «Salamis» с целью разузнать: пропустят ли турки его эскадру. При этом адмирал велел им строго указать, что он имеет приказ, разрешающий ему прорываться даже силой. «Salamis» вернулся с ответом, из которого следовало, что турки не станут останавливать британские броненосцы[1020]. Эскадра двинулась вперед, и у форта Чанак[1021] около 17 часов Хорнби получил приказ Адмиралтейства вернуться в Безикскую бухту и ждать дальнейших указаний[1022].

В Лондоне же тем временем произошло следующее. Не успел приказ о выступлении флота к Дарданеллам достичь Безикской бухты, как от посла Лайарда из Константинополя пришла телеграмма (№ 102) о том, что турки приняли русские условия мира. В телеграмме по пунктам перечислялись эти условия, и один из них звучал так: «Вопрос о Босфоре и Дарданеллах будет урегулирован между Конгрессом и императором России»[1023]. Одновременно в Лондон пришла телеграмма султана, суть которой сводилась к тому, что если английские броненосцы не будут отозваны, то это даст повод русским сорвать переговоры и занять турецкую столицу[1024]. Все это, вместе с миролюбивыми заверениями Шувалова, повлияло на решение правительства вернуть эскадру Хорнби в Безикскую бухту. Соответствующая телеграмма Адмиралтейства была отправлена уже в 19.25 12 (24) января, всего через 2 часа 25 минут после того, как Хорнби отплыл к Дарданеллам[1025]. Именно после решения вернуть эскадру Хорнби Биконсфилд уговорил Дерби остаться в правительстве.

Но масла в огонь подлила новая телеграмма Лайарда. 13 (25) января посол сообщил: «В моей телеграмме № 102 читать “Султан”, а не “Конгресс”»[1026]. Получалось, что если, согласно первой телеграмме, самый острый для Англии вопрос о проливах гарантированно попадал в сферу воздействия ее правительства, то по второй — эта приемлемая конструкция полностью рушилась. Вывод при этом в Лондоне сделали однозначный: русским все-таки удалось склонить турок к исключительно двустороннему определению режима проливов. А вот этого Биконсфилд допустить никак не мог. Более того, вторая телеграмма Лайарда давала ему прямой повод обвинять Шувалова в сознательном сокрытии истинных намерений российского правительства.