— Миссис Мердл, — возразил ее почтенныйсупруг, вытирая свою унылую сизо-багровую физиономию. — Я это знаю так жехорошо, как и вы. Не будь вы украшением Общества, а я его благодетелем, мы быникогда с вами не сошлись. Благодетелем Общества я называю того, кто кормит,поит и увеселяет Общество всем, что только есть самого дорогого. Но услышать,что я не подхожу для Общества после всего, что я для него сделал — после всего,что я для него сделал, — повторил мистер Мердл с таким ярым пафосом, что егожена даже приподняла брови от удивления, — после всего — всего! — услышать, чтоя не достоин вращаться в Обществе — нечего сказать, хорошая награда!

— Смысл моих слов, — хладнокровно отвечаламиссис Мердл, — в том, что, являясь в Общество, вы должны придерживатьсяустановленных приличий, быть менее озабоченным, более degage.[70] Нельзя всюдутаскать с собой свои дела, это вульгарно.

— Как это — таскать с собой свои дела? —спросил мистер Мердл.

— Как? — повторила миссис Мердл. — А выпосмотрите в зеркало и увидите, как.

Мистер Мердл невольно повернул голову кближайшему зеркалу и с минуту разглядывал свое лицо, побуревшее от медленноприливающей к вискам крови, после чего заметил, что человек не виноват, если унего дурное пищеварение.

— У вас есть врач, — возразила миссис Мердл.

— Он мне не помогает, — возразил мистер Мердл.Миссис Мердл переменила позицию.

— При чем тут вообще пищеварение? — сказалаона. — Речь идет не о вашем пищеварении. Речь идет о ваших манерах.

— Миссис Мердл, — отвечал супруг, — это ужекасается вас, а не меня. Мое дело — деньги, ваше дело — манеры.

— Я ведь не требую, чтобы вы пленяли сердца, —сказала миссис Мердл, непринужденно откидываясь на подушки. — Я не прошу васприлагать какие-либо усилия, чтобы нравиться людям. Я хочу только одного: чтобывы были беззаботны — или притворялись, что вы беззаботны, — как все.

— Разве я когда-нибудь говорю о своих заботах?

— Недоставало еще говорить! Да никто бы ислушать не стал. Но по вас и так все видно.

— Видно? Что по мне видно? — с беспокойствомспросил мистер Мердл.

— Я ведь вам уже сказала. Видно, что вытаскаете все свои дела и заботы с собой, вместо того чтобы оставлять их в Ситиили вообще там, где они к месту, — сказала миссис Мердл. — Притворяйтесь, есливам это не удается на самом деле. Хотя бы притворяйтесь; большего мне от вас ненужно. Но нельзя же постоянно что-то на ходу прикидывать и соображать, точно выкакой-нибудь плотник.

— Плотник! — повторил мистер Мердл, подавивнечто похожее на стон. — А я бы не отказался быть плотником, миссис Мердл.

— Вот на что я и жалуюсь, — продолжала егосупруга, пропустив мимо ушей это вульгарное признание. — Жалуюсь потому, что вОбществе это не принято, и вы должны отучиться от этого, мистер Мердл. Если моемнение для вас не убедительно, спросите хоть Эдмунда Спарклера. — Дверь толькочто приотворилась, и миссис Мердл, приложив к глазам лорнет, заметила головусына. — Эдмунд, войди, ты нам нужен.

Мистер Спарклер заглянул было в комнату,просунув в дверь одну голову (быть может, он совершал обход дома в поискахдевицы без разных там фиглей-миглей); но в ответ на это приглашение вдвинул заголовой всю фигуру и послушно предстал перед отчимом и матерью. Последняя тутже изложила ему сущность спора в простой, доступной его пониманию форме.

Молодой джентльмен пощупал свой воротничок созабоченным видом ипохондрика, щупающего свой пульс, после чего объявил, чтослышал, как кто-то что-то говорил об этом.

— Эдмунд Спарклер слышал, как кто-то об этомговорил, — подхватила с томным торжеством миссис Мердл. — Стало быть, об этомговорят уже все! — Каковой вывод не лишен был основания, ибо в любом сборищесуществ человеческой породы мистеру Спарклеру, вероятно, последним удалось бызаметить, что происходит вокруг.

— Эдмунд Спарклер и скажет вам, — продолжаламиссис Мердл, движением своей любимой руки указав на супруга, — что именно обэтом говорят.

— Вот, ей-богу, — сказал мистер Спарклер,снова щупая свой пульс, — вот, ей-богу, не помню, как это вдруг зашел разговор— память у меня не того. Был тут один малый — еще у него сестра премиленькаяканашка — и отлично воспитана — без разных там фиглей-миглей…

— Хорошо, хорошо, не о сестре речь, —нетерпеливо прервала миссис Мердл. — Что сказал брат?

— А он ничего не говорил, — ответил мистерСпарклер. — Он вообще не из речистых, как и я. Из него клещами слова невытянешь.

— Ну, не он, так кто-то другой, — сказаламиссис Мердл. — Неважно кто, ты об этом не думай.

— Я и не думаю, ей-богу, — сказал мистерСпарклер.

— Ты только скажи нам, что именно ты слышал.

Мистер Спарклер снова схватился за пульс, ипрежде чем ответить, заставил себя произвести напряженную умственную работу.

— Так ведь многие говорят про моего старика —это не я его так называю, это они, — очень даже лестно говорят: и что денег унего куча и что вообще он молодец — таких, говорят, банкиров и коммерсантов унас мало, только вот беда, говорят, он про свою лавочку никогда забыть неможет. Таскает и таскает ее с собой, точно старьевщик свой товар.

— Вот вам подтверждение моих слов, — сказаламиссис Мердл мужу, вставая и расправляя складки своего пышного платья. —Эдмунд, дай мне руку и проводи меня наверх.

Мистер Мердл, оставленный в одиночестве дляразмышлений о своей вине перед Обществом, посмотрел поочередно во все девятьокон гостиной, но судя по его лицу ни в одном не увидел ничего кроме пустоты.Покончив с этим развлечением, он спустился вниз и подряд стал разглядывать всековры нижнего этажа; затем снова поднялся наверх и подряд стал разглядывать всековры верхнего этажа — так сосредоточенно всматриваясь в каждый, словно этобыли пропасти, мрак которых как нельзя лучше отвечал унынию, царившему в егодуше. Он бродил из комнаты в комнату с видом человека, попавшего сюдасовершенно случайно. И если миссис Мердл, как гласил текст на ее визитныхкарточках, бывала дома тогда-то и тогда-то, то мистер Мердл, судя по выражениюего лица, никогда не бывал дома.