Свадебный завтрак прошел не так гладко ивесело, как можно было ожидать. Мистер Миглз, хоть и был польщен присутствиемстоль высоких и почетных гостей, чувствовал себя несколько принужденно. МиссисГоуэн чувствовала себя вполне непринужденно, но это отнюдь не улучшалосамочувствия мистера Миглза. Жива была легенда о том, что не мистер Миглз, азнатная родня жениха так долго служила помехой браку, но что в конце концовзнатная родня пошла на уступки и тем было достигнуто соглашение; никто об этомпрямо не говорил, но это как бы подразумевалось всеми сидящими за столом.Полипы, видимо, только ждали, когда окончится торжество, которое они великодушноосчастливили своим присутствием, а дальше они вовсе не собирались знаться сэтими Миглзами; а Миглзы испытывали примерно то же по отношению к Полипам.Гоуэн, памятуя разочарование, постигшее его по милости родичей (которых он,может быть, потому и разрешил матери пригласить, что предвкушал возможностьдоставить им несколько неприятных минут), без конца разглагольствовал о своейбедности, о том, что не теряет надежды как-нибудь своей кистью заработать женена кусок хлеба, и покорнейше просит своих кузенов (больших, нежели он, баловнейсудьбы), если бы они пожелали украсить свой дом картинами, не забыть при такомслучае о бедном художнике, доводящимся им родней. Лорд Децимус, истинныйзлатоуст на своем парламентском пьедестале, здесь превратился вдруг просто вболтуна — лепетал, поздравляя новобрачных, такие пошлости, от которых у самыхверных его адептов волосы встали бы дыбом, и топтался с добродушной тупостьюслона в лабиринтах собственных фраз, не умея найти из них прямого выхода.Мистер Тит Полип не мог не заметить присутствия в доме лица, грозившего однаждынарушить (если бы это было возможно) величественную сосредоточенность, скоторой он всю свою жизнь позировал сэру Томасу Лоуренсу; а мистерПолип-младший негодующим шепотом сообщил двум молодым недоумкам из числа своихродственников, что здесь… э-э… послушайте, сидит один тип, так он раз пришел вМинистерство, хотя ему не был назначен прием, и заявил, что он, знаете, хотелбы узнать; и… э-э… послушайте, вот будет номер, если он вдруг вскочит из-за столаи закричит, что он, знаете, хотел бы узнать, здесь же, сию же минуту (а что выдумаете, от таких, знаете, невоспитанных радикалов всего можно ожидать).

Самые волнующие минуты этого дня для Кленнэмаоказались самыми мучительными. Когда настало время мистеру и миссис Миглзпроводить Бэби из дому, зная, что никогда больше она не вернется в этот домпрежнею Бэби, родительской отрадой и утешением, все трое бросились друг другу вобъятия (это происходило в комнате с двумя портретами, где не было посторонних),и трудно было вообразить себе более трогательное и безыскусное Зрелище. ДажеГоуэна проняло, и на восклицание мистера Миглза: «Смотрите же, Гоуэн, берегитеее!» — он ответил чистосердечно: «Не нужно так огорчаться, сэр! Даю вам слово,что все будет хорошо».

Последние слезы, последние ласковые словапрощания, последний доверчиво молящий взгляд в сторону Кленнэма — и Бэбиоткинулась на подушки кареты рядом со своим мужем, махавшим рукой из окошка. Нопрежде чем карета скрылась на дороге, которая вела в сторону Дувра, откуда-тоиз-за угла вывернулась верная миссис Тикит в шелковом платье и черных как смольбуклях и бросила ей вслед свои башмаки, к немалому изумлению высокопоставленныхгостей, бывших свидетелями этого происшествия.

Ничто более не удерживало гостей в Туикнеме; ктому же главных Полипов призывали неотложные обязанности: нужно былопозаботиться о том, чтобы пакетботы, покидавшие в этот день Англию, неотправились, чего доброго, прямо по назначению, а пустились бы блуждать поморям на манер Летучего Голландца;[73] нужно было вовремя вставить палки вколеса кое-каких немаловажных дел, которым без их присмотра грозила опасностьосуществиться. Поэтому они тут же один за другим и распрощались, любезно давхозяевам почувствовать, какую огромную жертву принесли, удостоив их своегопосещения. Именно так они всегда вели себя по отношению к Джону Буллю,[74]снисходя к его убожеству с высот своего чиновного величия.

Пусто и тоскливо сделалось в доме, пусто итоскливо стало на душе у родителей и у Кленнэма. И только в одной мысли мистеруМиглзу удалось почерпнуть некоторое утешение.

— Приятно все же вспомнить, Артур, — сказал онКленнэму.

— О прошлом?

— Да — то есть о том, какое было отменноеобщество.

Это отменное общество заставило егопочувствовать себя ничтожным и угнетенным в собственном доме, но сейчас ондумал о нем с удовольствием. «Весьма, весьма приятно, — то и дело повторял он втечение вечера. — Такое общество!»

В один из этих дней мистер Панкс согласноуговору рассказал Кленнэму до конца историю своего гаданья и поведал ему судьбуКрошки Доррит, которую это гаданье перед ним раскрыло. Ее отец, как выяснилось,был Законным наследником крупного состояния, которому долгие годы не находилосьхозяина — а тем временем оно все росло и росло. Сейчас права мистера Дорритабыли полностью доказаны, ничто не стояло на его пути; стены тюрьмы рушились,ворота были распахнуты настежь; один росчерк пера должен был сделать ОтцаМаршалси богачом.

В розысках, которые привели к установлениюистины, мистер Панкс проявил безошибочное чутье, неистощимое терпение и редкуюспособность сохранять тайну.

— Помните ли вы, сэр, — сказал Панкс, — тотвечер, когда мы с вами шли по Смитфилду и говорили о моих склонностях — мог лия тогда думать, что дело обернется подобным образом! Мог ли я думать, сэр,расспрашивая вас о корнуоллских Кленнэмах, что когда-нибудь нам придетсябеседовать о дорсетширских Дорритах!