Когда он вернулся на патриаршую улицу и,постучав блестящим медным молотком, был впущен в дом, ему ответили, что КрошкаДоррит уже пришла, и предложили подняться в гостиную Флоры. Крошки Доррит онтам, однако, не застал, а застал Флору, которая при виде его вытаращила глазаот изумления.

— Господи боже, Артур — то есть Дойс иКленнэм! — воскликнула названная дама. — Вот уж кого не ждала сейчас, и ах,пожалуйста, извините, что я в капоте, но разве же мне могло прийти в голову, аон еще к тому же и линялый, но дело в том, что наша маленькая приятельница шьетмне новое… новую… впрочем тут совершенно нечего стесняться, вы отлично знаете,что такое юбка, и мы собирались сразу после завтрака устроить примерку, вотпоэтому-то, но хуже всего, что он дурно накрахмален.

— Это мне следует просить извинения, — сказалАртур, — за такой ранний и бесцеремонный визит; но когда я вам объясню, чем онвызван, вы, верно, меня простите.

— В былые дни, Артур, — возразила миссисФинчинг, — то есть, ради бога, простите, Дойс и Кленнэм, которые теперь оченьдалеко, пусть так, но когда смотришь издали, это придает особое очарование,впрочем тут, должно быть, все зависит от того, на что смотришь, но я отвлекласьи забыла, о чем начала говорить, это вы виноваты.

Она томно глянула на него и продолжала:

— В былые дни, хотела я сказать, АртуруКленнэму — Дойс и Кленнэм, разумеется, другое дело — не пришло бы в головупросить извинения, в какой бы час он ни явился в этот дом, но что было, тосплыло, как говорил бедный мистер Ф., когда бывал не в духе, а это с нимслучалось, стоило ему поесть свежих огурцов.

Она заваривала чай в ту минуту, когда Артурвошел в комнату, и теперь торопилась довести эту процедуру до конца.

— Папаша в столовой, — произнесла онатаинственным шепотом, закрывая чайник крышкой, — долбит яйцо ложечкой, точнодятел клювом, потому что глаза у него в Биржевом листке, он и не узнает, что выздесь, а наша маленькая приятельница кроит наверху на большом столе, правда,она сейчас придет, но вы сами знаете, что ей вполне можно довериться.

Тут Артур ответил, что, собственно, затем ипришел так рано, чтобы повидать их маленькую приятельницу, и постарался внемногих словах объяснить, что именно он должен сообщить их маленькойприятельнице. Услышав столь необычайное известие, Флора всплеснула руками и,добрая душа, залилась слезами искренней радости.

— Только, ради бога, дайте мне сначала уйти, —воскликнула она наконец и, зажав руками уши, бросилась к двери, — а то янепременно упаду в обморок и раскричусь и всех переполошу, ах, милая деточка,только недавно пришла такая славная, тихонькая, скромненькая, и такаябедная-бедная, и вдруг состояние, подумать только, но это по заслугам! Пойдурасскажу тетушке мистера Ф., можно. Артур, да, да, на этот раз Артур, а не Дойси Кленнэм, в виде исключения, если конечно вы не возражаете.

Артур в знак согласия молча кивнул, так какслова не проникли бы сквозь плотно прижатые к ушам руки Флоры. Последняя в своюочередь кивнула в знак благодарности и исчезла за дверью.

Каблучки Крошки Доррит уже стучали полестнице; еще минута, и она показалась на пороге. Все усилия Кленнэма придатьсвоему лицу обыкновенное, будничное выражение ни к чему не привели: стоило ейвзглянуть на него, работа выпала у нее из рук, и она с испугом воскликнула:

— Мистер Кленнэм! Что случилось?

— Ничего, ничего! То есть я хочу сказать,ничего дурного. Вы сейчас что-то услышите от меня, но это что-то очень хорошее.

— Очень хорошее?

— Да, большая радость.

Они стояли у окна, и свет отражался в ееглазах, неподвижно устремленных на него. Видя, что она близка к обмороку, онобнял ее одной рукой, и она ухватилась за эту руку, отчасти потому, чтонуждалась в опоре, отчасти же, чтобы сохранить эту позу, позволявшую ей такпристально вглядываться в его лицо. Ее губы шевелились, как будто повторяя:«Большая радость». Он снова произнес эти слова вслух и добавил:

— Дорогая моя Крошка Доррит! Ваш отец…

Бледное личико словно оттаяло при этих словах,и на нем заиграли отсветы чувства. Но то было болезненное чувство. Она дышаласлабо и прерывисто. Он обнял бы ее крепче, если бы не ее взгляд, в которомявственно читалась мольба не шевелиться.

— Ваш отец будет свободен не позже чем черезнеделю. Он еще ничего не знает об этом; мы сейчас пойдем и расскажем ему. Вашотец будет свободен через несколько дней — через несколько часов. Мы должныпойти и рассказать ему, слышите!

Эти слова заставили ее опомниться. Отяжелевшиевеки приподнялись.

— Но это еще не все. Мои добрые вести на этомне кончаются, милая Крошка Доррит. Хотите знать остальное?

Одними губами она ответила: «Да».

— Выйдя на свободу, ваш отец не окажетсянищим. Он не будет терпеть нужду. Хотите, чтобы я сказал вам все до конца? Нопомните, он ничего не знает, и мы сейчас должны пойти рассказать ему.

Она словно просила дать ей собраться с силами.Он помедлил немного, не отнимая руки, потом склонился ниже, чтобы разобрать еешепот.

— Вы просите, чтобы я продолжал?

— Да.

— Ваш отец будет богат. Он уже богат. Большоесостояние лежит и ждет только того, чтобы он официально вступил в праванаследства. Отныне вы все богаты. Хвала небу за то, что ваше беспримерноемужество и дочерняя любовь получили, наконец, награду!

Он поцеловал ее. Она прижалась к его плечуголовой, сделала движение, словно хотела обнять его за шею, и с криком «Отец!Отец!» лишилась чувств.