— Я, признаться — кха — кхм, — я бы предпочелпрежде переменить платье, Эми, дитя мое, — сказал он, еще пуще засуетившись, —и кроме того — кхм — купить часы с цепочкой. Но что поделаешь, придется — кха,— придется пока обойтись без этого. Поправь мне воротничок, милочка. МистерКленнэм, не затруднит ли вас — кхм — протянуть руку и достать из комода синийгалстук. Застегни сюртук на все пуговицы, душа моя. Когда он застегнут наглухо,я — кха — кажусь несколько шире в груди.

Дрожащими пальцами он взбил свои седые волосыи, поддерживаемый под руки дочерью и Кленнэмом, появился у окна. Толпа внизувстретила его радостными возгласами, а он в ответ милостиво раскланивался вовсе стороны и посылал воздушные поцелуи. Потом, отойдя от окна, он молвил:«Бедняги!» — И тон его был полон глубокого сострадания к их плачевной судьбе.

Крошка Доррит озабоченно твердила, что емунеобходимо отдохнуть. Артур выразил было желание сходить за Панксом, чтобы тотпришел уладить последние формальности, нужные для завершения дела, но онашепотом просила его не уходить, пока отец не успокоится и не ляжет. Ей непришлось повторять эту просьбу дважды. Она приготовила отцу постель и сталаупрашивать его лечь. Но он, не слушая никаких уговоров, еще добрых полчасавозбужденно шагал по комнате, сам с собой рассуждая о том, удастся ли получитьу смотрителя разрешение всем арестантам собраться в тюремной канцелярии, окнамивыходившей на улицу, чтобы видеть, как он и его семейство в карете покинуттюрьму — было бы непростительно лишать их такого зрелища, говорил он. Номало-помалу усталость взяла свое, и старик, угомонившись, вытянулся на постели.

Она, как всегда, сидела у его изголовья,обмахивая газетой покрытый испариной лоб. Казалось, он уже задремал (так и невыпустив из рук кошелька), но вдруг встрепенулся и сел на постели.

— Прошу прошенья, мистер Кленнэм, — сказал он.— Я, стало быть, могу сейчас выйти за ворота и — кхм — пойти прогуляться, еслимне захочется?

— Сейчас, пожалуй, нет, мистер Доррит, —вынужден был ответить Кленнэм. — Еще не закончены кое-какие формальности;правда, и ваше заключение теперь всего лишь формальность, но придется соблюдатьее еще некоторое время.

Услышав это, старик опять расплакался.

— Каких-нибудь несколько часов, сэр, — бодрымголосом сказал Кленнэм, желая его утешить.

— Несколько часов, сэр! — неожиданно вспылилстарик. — Вам это легко говорить, сэр! А знаете ли вы, что такое час длячеловека, которому нечем дышать?

Но это была его последняя вспышка; поплакавеще немного и пожаловавшись, что ему не хватает воздуха в тюрьме, он вскорезатих. Кленнэм смотрел на спящего отца и на дочь, оберегающую его сон, и у негоне было недостатка в пище для размышлений.

Крошка Доррит тоже размышляла в это время.Осторожно отведя в сторону прядь седых волос со лба спящего и коснувшись егогубами, она оглянулась на Артура и шепотом спросила, видимо продолжая своиразмышления:

— Мистер Кленнэм, а он уплатит все свои долгиперед тем, как выйти отсюда?

— Непременно. Все до единого пенни.

— Долги, за которые он так долго просидел здесь— сколько я себя помню и даже дольше?

— Непременно.

Какая-то тень сомнения и укоризны мелькнула вее глазах; видно было, что она не вполне удовлетворена ответом. Артур,удивленный, спросил:

— Вас это не радует?

— А вас? — задумчиво переспросила она.

— Меня? Я просто счастлив за него!

— Ну, значит, и я должна быть счастлива.

— А это не так?

— Мне кажется несправедливым, — сказала КрошкаДоррит, — что, столько выстрадав, отдав столько лет жизни, он все равно долженплатить эти долги. Мне кажется несправедливым, что он должен расплачиватьсявдвойне — и жизнью и деньгами.

— Милое мое дитя… — начал Кленнэм.

— Да, я знаю, что не права, — смущенноперебила она, — не судите меня слишком строго, это оттого, что я выросла здесь.

Только в этом одном сказалось на Крошке Дорриттлетворное влияние тюремной атмосферы. Ее сомнение, рожденное горячимсочувствием к бедному узнику, ее отцу, было первым и последним следом тюрьмы,который Артуру привелось в ней заметить.

Он промолчал, сохранив свои мысли про себя.Что бы он ни думал, ее чистота и доброта сияли сейчас перед ним ярче, чем когдабы то ни было. Маленькое пятнышко только оттеняло их.

Утомленная пережитым волнением, онамало-помалу поддалась действию царившей в комнате тишины; ее рука выронилагазету, голова склонилась на подушку рядом с головой отца. Кленнэм встал,тихонько отворил дверь и вышел из тюрьмы, унося с собой чувство душевногопокоя, которое даже среди уличной суеты не покинуло его.

И вот настал день, когда мистер Доррит ссемейством должен был навсегда покинуть Маршалси, в последний раз пройдя поисхоженным вдоль и поперек плитам тюремного двора.

Времени истекло немного, но ему срок показалсяслишком долгим, и он сурово выговаривал мистеру Рэггу за промедление. Он оченьвысокомерно держался с мистером Рэггом и даже грозил, что возьмет другогоповеренного. Он советовал мистеру Рэггу забыть о том, где пока находится егоклиент, а помнить свои обязанности, сэр, и выполнять их быстро и аккуратно. Ондал понять мистеру Рэггу, что ему хорошо известны все повадки адвокатов иходатаев по делам и он не позволит водить себя за нос. Робкие заверениязлополучного стряпчего, что он прилагает все усилия, встретили резкий отпор состороны мисс Фанни; еще бы ему не прилагать всех усилий, заявила она, когда емудвадцать раз говорилось, что за деньгами остановки не будет, и вообще понимаетли он, с кем разговаривает.