Подпоручик Дуб просипел только:

— Чтобы духу вашего не было! Чтобы я вас здесь большене видел!

— Слушаюсь, господин лейтенант. — И Швейк пошёл кдругим вагонам. Если бы подпоручик Дуб слышал всё, что сказал Швейк, он вышелбы из себя, хотя это было совершенно невинное библейское изречение: «Вмале иузрите мя и паки вмале и не узрите мя».

Подпоручик был настолько глуп, что после ухода Швейка сноваобратил внимание солдат на подбитый австрийский аэроплан, на металлическомколесе которого чётко было обозначено: «Wiener-Neustadt».[259]

— Этот русский самолёт мы сбили под Львовом, —твердил он.

Эти слова услышал проходивший мимо поручик Лукаш. Онприблизился к толпе и во всеуслышание добавил:

— При этом оба русских лётчика сгорели.

И, не говоря ни слова, двинулся дальше, обругав про себяподпоручики Дуба ослом.

Миновав несколько вагонов, Лукаш увидел Швейка и попыталсяизбежать встречи с ним, так как по лицу Швейка было видно, что у него многоенакопилось на душе и он горит желанием обо всём доложить своему начальству.

Швейк направлялся прямо к нему.

— Ich melde gehorsam, Kompanieordonanz[260]Швейк просит дальнейших распоряжений. Осмелюсь доложить, господинобер-лейтенант, я уже искал вас в штабном вагоне…

— Послушайте. Швейк, — резко и зло обрушился наподчинённого поручик Лукаш. — Знаете, кто вы такой? Вы что, уже забыли,как я вас назвал?

— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, этогозабыть нельзя. Я не какой-нибудь вольноопределяющийся Железный. Это ещё задолгодо войны случилось, находились мы в Карпинских казармах. Был тогда у насполковник то ли Флидлер фон Бумеранг, то ли другой какой «ранг».

Поручик Лукаш невольно усмехнулся этому «ранг», а Швейкрассказывал дальше:

— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, нашполковник ростом был вдвое ниже вас, носил баки, как князь Лобковиц, —словом, вылитая обезьяна. Как рассердится, так прыгает выше своего роста. Мыпрозвали его «резиновый дедушка». Это произошло как раз перед первым мая. Мынаходились в полной боевой готовности. Накануне вечером во дворе он обратился кнам с большой речью и сказал, что завтра мы все останемся в казармах и отлучатьсяникуда не будем, чтобы в случае надобности по высочайшему приказаниюперестрелять всю социалистическую банду. Поэтому тот, кто опоздает и сегодня невернётся в казармы, а воротится только на другой день, есть предатель, ибопьяный не может попасть в человека да ещё, пожалуй, начнёт палить в воздух. Ну,вольноопределяющийся Железный пришёл в казармы и говорит: «Резиновый дедушка» всамом деле не глупо придумал. Ведь это абсолютно правильно. Если завтра никогоне пустят в казармы, так лучше вообще не приходить», — и осмелюсь доложитьвам, господин обер-лейтенант, исполнил это, как пить дать!

Ну, а полковник Флидлер, царство ему небесное, такая былбестия! Весь следующий день он рыскал по Праге и вынюхивал, не отважился ли ктовылезти из казармы, и неподалёку от Прашной браны прямо-таки наткнулся наЖелезного и тут же на него набросился: «Я тебе сатам, я тебе научу, я тебепокашу кузькину мать!» Наговорил ему всякой всячины и загрёб с собою в казармы,а по дороге наболтал ему разных гадостей с три короба, угрожал всячески и всёспрашивал фамилию: «Шелесный, ты проиграль, я рад, что тебе поймаль, я тебепокашу «den ersten Mai»,[261] Шелесный, Шелесный, ти тепермой, я тебе запереть, крепко запереть!» Железному всё равно терять было нечего,и он, когда они проходили по Поржичи* мимо Розваржила*, шмыгнул в ворота искрылся через проходной двор, лишив тем самым «резинового дедушку» удовольствияпосадить его под арест. Полковник так рассвирепел, что-в гневе снова забылфамилию преступника и всё перепутал. Пришёл он в казармы и начал подскакиватьдо потолка (потолок был низкий). Дежурный по батальону очень удивлялся, почемуэто «дедушка» ни с того ни с сего заговорил на ломаном чешском языке, а тот знайкричит: «Метный запереть!», «Метный не запереть!», «Сфинцовый запереть!»,«Олофьянный запереть!» Вот тут-то и начались страдания «дедушки». Он каждыйдень расспрашивал, не поймали ли Медного, Свинцового, Оловянного. Он приказалвыстроить весь полк, но Железного, об истории которого все знали, уже перевелив госпиталь — он по профессии был зубным техником. На этом вроде всёзакончилось. Но однажды кому-то из нашего полка посчастливилось проткнуть втрактире «У Буцеков» драгуна, который волочился за его девчонкой.

Ну, так выстроили нас в каре. Должны были выйти все доодного, даже лежавшие в больнице. Тяжелобольных выводили под руки. Делатьнечего, — Железному тоже пришлось идти. На дворе нам прочли приказ пополку, примерно в таком смысле, что драгуны тоже солдаты и колоть ихвоспрещается, так как они наши соратники. Какой-то вольноопределяющийсяпереводил приказ, полковник озирался по сторонам, словно тигр. Сначала онпрошёлся перед фронтом, потом обошёл каре и вдруг узнал Железного. Тот был всажень ростом, так что, господин обер-лейтенант, очень было комично, когдаполковник выволок его на середину. Вольноопределяющийся сразу умолк, аполковник наш ну подскакивать перед Железным, вроде как пёс перед кобылой, нуорать: «Ты мне не уйти, ты мне никуда не уйти, не удрать, ты опять говорить,что Шелесный, а я всё говориль Метный, Олофьянный, Сфинцовый. Он Шелесный,подзаборник, а он Шелесный, я тебе научиль, Сфинцовый, Олофьянный, Метный, тыMistvieh, du Schwein,[262] ты Шелесный». Потом закатил емумесяц гауптвахты. А недели через две разболелись у полковника зубы, и тут онвспомнил, что Железный — зубной техник. Приказал он привести его в госпиталь ивелел вырвать себе зуб. Железный дёргал зуб с полчаса, так что «дедушку» разатри водой отливали, но зато он стал кротким и простил Железному оставшиеся двенедели. Вот оно как получается, господин обер-лейтенант, когда начальникзабудет фамилию своего подчинённого. А подчинённый никогда не смеет забыватьфамилии своего начальника, как нам говаривал тот самый господин полковник. И мыдолгие годы будем помнить, что когда-то у нас был полковник Флидлер… Не очень янадоел вам, господин обер-лейтенант?

— Знаете, Швейк, — ответил поручик Лукаш, —чем чаще я вас слушаю, тем более убеждаюсь, что вы не уважаете своихначальников. Солдат и много лет спустя должен говорить о своих начальникахтолько хорошее.

Видно было, что этот разговор поручика Лукаша начинаетзабавлять.