Швейк подошёл к Балоуну:

— Покажи язык!

Балоун высунул язык, после чего Швейк обратился кприсутствующим:

— Так я и знал. Он сожрал своего ученика! Признавайся,когда ты его сожрал? В тот день, когда ваши опять пошли в Клокоты? Правда?

Балоун в отчаянии молитвенно сложил руки и воскликнул:

— Оставьте меня, братцы! Ещё и такое слышать от своихтоварищей!

— Мы вас за это не осуждаем, — сказалвольноопределяющийся. — Наоборот, это доказывает, что из вас выйдетхороший солдат. Когда во время наполеоновских войн французы осаждали Мадрид,испанец, комендант города, чтобы с голоду не сдать крепость, без соли съелсвоего адъютанта. Это действительно жертва, потому что посоленный адъютант былбы безусловно съедобнее. Господин старший писарь, как фамилия адъютанта нашегобатальона? Циглер? Уж очень он тощий. Таким не накормишь и одну маршевую роту.

— Посмотрите-ка, — сказал старший писарьВанек, — у Балоуна в руках чётки.

И действительно, Балоун в великом горе своём искал спасенияв фисташковых бусинках производства венской фирмы Мориц Левенштейн.

— Они тоже из Клокот, — печально доложилБалоун, — раньше, чем мне их принесли, плакали у нас два гусёнка. Вот быломясо! Одна мякоть!

Вскоре пришёл приказ по всему эшелону — через четверть часаотправляться. Но никто этому не поверил, и случилось так, что, несмотря на всепредосторожности, кое-кто отстал. Когда поезд тронулся, недосчиталисьвосемнадцати человек, в том числе и взводного из двенадцатой маршевой ротыНасакло. Поезд уже давно скрылся за Ишатарчей, а взводный всё ещё торговался внеглубокой лощине, в акациевой рощице за вокзалом, с какой-то проституткой,которая требовала с него пять крон, тогда как он предлагал ей в награду завыполненную уже службу одну крону или несколько оплеух.

Под конец он произвёл с ней расчёт оплеухами с такой силой,что на её рёв сбежались люди с вокзала.

Во время пути по железной дороге в батальоне, которомупредстояло ещё пешком пройти от Лаборца в Восточной Галиции до фронта и тамдобыть воинскую славу, не прекращались странные разговоры, в той или иной мереотдававшие душком государственной измены. Так было в вагоне, где ехаливольноопределяющийся и Швейк; то же самое, хотя и в меньших масштабах,происходило повсюду. Даже в штабном вагоне царило недовольство, так как вФюзешабони из полка пришёл приказ по армии, согласно которому порция винаофицерам уменьшалась на одну восьмую литра. Конечно, не был забыт и рядовойсостав, которому паёк саго сокращался на десять граммов. Это выглядело темзагадочнее, что никто на военной службе и не видывал саго.

Тем не менее приказ следовало довести до сведения старшегописаря Баумтанцеля. Он же страшно оскорбился и почувствовал себя обворованным,так как, по его словам, саго теперь — дефицитный продукт, и за кило он мог быполучить не меньше восьми крон.

В Фюзешабони выяснилось, что в одной из рот пропала полеваякухня, а между тем именно на этой станции должны были наконец сварить гуляш скартофелем, на который возлагал такие надежды «генерал-от-сортиров».

В результате проведённого расследования установили, чтозлосчастная полевая кухня вообще не выезжала из Брука и, наверно, до сих порстоит где-нибудь там, за бараком № 186, холодная и забытая.

Как выяснилось впоследствии, персонал этой полевой кухнинакануне был посажен на гауптвахту за дебоширство в городе и ухитрился остатьсятам на всё время, пока его маршевая рота проезжала по Венгрии.

Маршевая рота, оставшаяся без кухни, была прикреплена надовольствие к другой полевой кухне. Правда, здесь не обошлось без скандала,потому что между солдатами обеих рот, выделенными для чистки картошки, началиськонтроверзии; те и другие заявили, что они не болваны и работать на других несобираются. Пока они спорили, обнаружилось, что, собственно, вся история сгуляшом и картошкой была лишь ловким манёвром. Солдат тренировали на тотслучай, если на передовой будут варить гуляш и придёт приказ «alles zuruck!».Тогда гуляш выльют из котлов и солдаты останутся не солоно хлебавши.

Хотя подготовка в дальнейшем не имела трагическихпоследствий, в данный момент она была весьма полезна. Теперь, когда дело дошлодо раздачи гуляша, послышалась команда: «По вагонам!» И эшелон повезли дальше,в Мишкольц. Но и в Мишкольце гуляша не выдавали, так как на другом пути стоялпоезд с русскими пленными, а потому солдат не выпускали из вагонов. Зато имбыла предоставлена полная свобода предаваться мечтам о том, что гуляш раздадутв Галиции, когда они вылезут из поезда. Тогда гуляш признают испорченным,негодным к употреблению и выбросят.

Гуляш отправили в Тисалок, в Зомбор. Солдаты уж совсемотчаялись получить его, как вдруг поезд остановился в Новом Месте у Шятора, гдепод котлами снова развели огонь, гуляш разогрели и, наконец, роздали.

Станция была перегружена. Сначала должны были отправить двапоезда с боеприпасами, за ними — два эшелона артиллерии и поезд с понтоннымиотрядами. Здесь скопились, можно сказать, поезда всевозможных частей армии.

За вокзалом гонведы-гусары поймали двух польских евреев,отняли у них корзину с водкой и, придя в хорошее настроение, вместо платы билиих по мордам. Делали они это, по-видимому, с разрешения начальства, так какрядом стоял их ротмистр и, глядя на эту сцену, довольно улыбался. Тем временемза складом другие гонведы-гусары залезли под юбки чернооких дочерей избитыхевреев.

На станции стоял также состав, в котором на фронт везлисамолёты. На втором пути ждали отправки вагоны, тоже нагруженные орудиями исамолётами, но уже выбывшими из строя. Тут были свалены подбитые самолёты иразвороченные гаубицы. Всё крепкое и новое ехало туда, на фронт, остатки жебылой славы отправлялись в тыл для ремонта и реконструкции.

Подпоручик Дуб убеждал солдат, собравшихся около разбитыхорудий и самолётов, что это военные трофеи. Но вдруг он заметил, что неподалёкуот него, в центре другой группы, стоит Швейк и тоже что-то объясняет. Подойдяпоближе, подпоручик услышал рассудительный голос Швейка:

— Что там ни говори, а всё же это трофеи. Оно, конечно,на первый взгляд очень подозрительно, особливо когда на лафете ты читаешь «k.u. k. Artillerie-Division».[258] Очевидно, дело обстояло так:орудие попало к русским, и нам пришлось его отбивать, а такие трофеи многоценнее, потому что… Потому что, — вдохновенно воскликнул он, завидевподпоручика Дуба, — ничего нельзя оставлять в руках неприятеля. Это всёравно как с Перемышлем или с тем солдатом, у которого во время боя противниквырвал из рук походную фляжку. Это случилось ещё во времена наполеоновскихвойн. Ну, солдат ночью отправился во вражеский лагерь и принёс свою флягуобратно. Да ещё заработал на этом, так как ночью у неприятеля выдавали водку.