— Вряд ли это будет иметь по-настоящему серьёзные последствия. Главное — наши подопечные вернутся, повинуясь естественному, если так можно выразиться, зову своего дитя. Может немного понервничают, увидев вместо живого существа пустоту, но, они, без сомнения, будут не так сильно травмированы, как обычно, и мы сможем им растолковать, что к чему. Они не неврастеники, всё поймут.

— Выход произойдёт не одновременно, — принцесса цветов не вопрос задала, — первой будет, скорее всего, Афалия.

— Потом Линара, — подхватила мысль Лассава. — Кошки всегда быстро рожают…

Кураторы сдавлено захихикали, постепенно теряя контроль над собственным весельем, и через полминуты четыре взрослые женщины заходились в приступах истерического хохота — расшатанные нервы у всех уже были на пределе, а смех всегда был и будет великолепным средством борьбы с накатывающейся хандрой.

— Потом, видимо синхронно, выйдут Ханнеле и Элан, — развила мысль Мирра, когда наставники чуть успокоились.

— А потом и Надя… получит вместо детёныша говорящее полено, — закончила прогноз Диолея.

Её мрачный юмор уже не вызвал новую вспышку веселья. Никто не видел ничего противоестественного в таком повороте событий. Эволэк, над кем бы ни работал, всё равно одушевляет своё дитя. Будь оно хоть трижды деревом, она всё равно не сможет удержаться от нормальных материнских чувств — будет разговаривать с ним и верить, что её слова услышат и поймут.

Сафирова встала с места, подошла к киборгу и обняла её, поцеловав в щёку:

— Ну, Оля, на тебя вся надежда.

— Буду использовать связь через шунт — у неё пропускная способность выше, а беспроводная так, для подстраховки. — Ольга ловила взгляд каждого куратора по очереди, ободряюще улыбаясь. — Бережёного бог бережёт.

Они разошлись по постам. Старосты, не желая пропустить эпохальный момент пуска Якоря «на проектную мощность», разбежались по кабинам вслед за кураторами, причём не в соответствии со своей специализацией. Это было сделано специально, и оговорено заранее — вдруг, более свежий взгляд водника увидит что-то необычное в воздушной стихии, а лидер Клана Флоры у титанов рыбной индустрии?

***

Пина не могла забыть день, когда человек, столь трогательно заботившийся о ней, совершил странный поступок.

Было обычное утро, весна давно отвоевала у холода все окружающие поля и леса. Как докладывали ей неугомонные сойки, даже в самых глухих чащах и самых глубоких оврагах не осталось ни единого островка снега, некогда укрывшего спасительным одеялом всю почву во всей округе, не дав замёрзнуть семенам растений.

Яркое солнце уже подсушило землю, освободило от половодья пойменные луга, и всюду, куда ни глянь, сквозь землю рвались легионы зелёных стеблей, ранние цветы уже распускали бутоны. Природа оживала, звери и птицы, пережив тяжёлую, полную лишений и бескормицы зиму, радовались предстоящему изобилию — их молодняк будет расти в благодатные времена, и успеет окрепнуть до того, как снова придут холода и метели.

Человек приехал (откуда всплыло в памяти столь странное слово?) как всегда прямо перед рассветом, оставил своего верного помощника недалеко от рощи, а тот ярким светом помогал хозяину не оступиться в переплетении корней здорово подросших деревьев — Пина уже гасила свои бледно-голубые огни, и их блики едва развеивали сумрак.

Подойдя к ней, двуногий снял с пояса странный инструмент, и сказал:

— Прости, родная, так надо. Это почти не больно.

Притянув ближе к земле одну из молодых веток, зафиксировав её перевязью, он примерил странный инструмент, и силищей собственных рук, одним быстрым движением отсёк её.

Действительно, почти не больно. Маленькая ранка (осенние ветра, случалось, ранили Пину и посильнее!) тут же стала затягиваться смолой, наполняя и без того пропитанный запахом хвои воздух новой порцией ароматов.

А человек, похлопав ладонью шершавую кору ствола, бережно, как младенца, взял в руки веточку и заторопился к помощнику. Такая поспешность вызвала у Пины гораздо большее удивление — не было обычной неторопливой, размеренной работы, человек не стал возиться с деревьями, взрыхляя грунт, и щедро рассыпать удобрения, вдыхая новую жизнь в истощённую почву. Не было на этот раз задушевных бесед, которых она всегда ждала с особым трепетом, душой чувствуя в голосе человека нечто давно забытое, но бывшее когда-то неотъемлемой частью её самой.

Он просто ушёл, совершив непонятное действо, а Пина ждала, но он не появился ни на следующий день, ни позже…

Людмила Алексеевна смотрела за показаниями со странной миной на лице, и Диолея явственно видела смесь удивление и недоверия, даже не прибегая к эмпатии.

— Чему Вы удивляетесь? — весело спросила староста. — Она действительно скучает по нему.

— Я вижу, — Захарова живо зажестикулировала, тыкая пальцами в мониторы, — но реакция уж через чур бурная!

Бурной реакцию можно было назвать, имея в виду чувства и эмоции эволэка — Надя Верховская за стеклом не проявляла особой активности, что было вполне естественно, учитывая специфику её работы. С Кланом Флоры всегда было непросто иметь дело — за долгие месяцы почти полного пассива мышцы сильно атрофировались, несмотря на постоянную стимуляцию. Вся загвоздка заключалась в неподвижности растений: эволэка в погружении можно, даже против его воли, заставить выполнять практически любой комплекс физических упражнений, в конце концов, сокращения мышц подчиняются электрическим сигналам мозга, не более того, и полностью перехватить управление над телом не составляло особого труда. Но…

И без того опасный способ поддержания физического состояния тела, при полностью открывшемся канале связи в цепочке ОЧК, стал опасен вдвойне — между жизнью человеческого тела и его ментальной проекции не будет ничего общего. И сознание девушки Нади, уснувшее где-то на недосягаемой глубине, может повести себя совершенно непредсказуемо, когда уловит несоответствие с жизнью себя-Пины в Океанесе. Как правило, за этим осознанием следовало резкое пробуждение человеческого «Я», что почти всегда оборачивалось трагедией — часть души эволэка навсегда оставалась в Великой Реке, а полупустая человекоподобная кукла была обречена мучиться всю оставшуюся жизнь, как правило, недолгую.

Люда не желала такого финала своей подопечной, и приняла непростое решение: лучше пассив. Когда в ЭМ случались ветра, а случались они постоянно, она тонко, на грани дозволенного, управляла мышцами девушки, поддерживая необходимый минимум их активности. День или ночь, не имело значения — как только в её мире начиналось движение атмосферных фронтов, и Пина гнулась под напором воздуха, она бралась за тяжёлую работу. Долгие часы, не отрываясь ни на секунду, она мнемонически манипулировала системой жизнеобеспечения, потихоньку разрабатывая группы мышц, не давая застояться крови в жилах.

Потом она, не жалея себя, будет выхаживать Надю, пусть даже долгие месяцы придётся возить её в инвалидной коляске, укладывать спать, дежурить по ночам у постели, носить на руках в туалет и ванную, подмывать её интимные места — что угодно, любая каторга, только не очередной портрет на Аллее Памяти!