— Ничего со мной не случится. Я слишком скверныйчеловек, чтобы так просто взять и умереть, Вик. Кроме того, у меня еще слишкоммного дел.

— Работа, вечно эта твоя работа… Скажи откровенно,Марион, стоит ли любая работа того, чтобы так перенапрягаться?

Врач посмотрел на Марион с любопытством. Будь у него хотя быодна десятая ее честолюбия, он уже давно стал бы великим хирургом, однакоВикфилд был лишен этого качества, и порой ему казалось, что это только клучшему. Он даже не завидовал ей. Или почти не завидовал.

— Скажи, стоит? — повторил он снова, и Марионкивнула.

— Разумеется, да, можешь не сомневаться. Моя работадала мне все, что у меня есть. Все, что я хотела от жизни. — «Заисключением Майкла, — добавила она мысленно. — И если я его потеряю…»

Тут Марион крепко закрыла глаза и поспешила отогнать от себяэту страшную мысль.

— Ладно, — проворчал Вик. — Даю тебе еще час.Через час я снова зайду проведать его, и, если ты все еще будешь там, вот тебемое честное слово: я лично выпорю тебе в задницу пару кубиков нембутала ипрогоню спать. Тебе ясно?

— Совершенно. — Марион встала и, бросив на пол ещеодин окурок, потрепала врача по щеке. — И еще, Вик… — Она бросила на неговзгляд из-под длинных каштановых ресниц, и на одно — очень короткое — мгновениеее лицо сделалось мягким, почти нежным. — Спасибо.

Викфилд, весьма польщенный, почтительно поцеловал ее в щекуи отступил на полшага назад.

— С ним все будет в порядке, Марион, вотувидишь, — сказал он.

Напомнить о девушке он не посмел — об этом можно былопоговорить позже. Вместо этого он тепло улыбнулся и пошел по своим делам,оставив Марион стоять в коридоре. Она выглядела такой одинокой, потерянной илегкоуязвимой, что Викфилд искренне порадовался тому, что догадался позвонитьДжорджу Каллоуэю. Марион обязательно нужен был кто-нибудь, кто мог быподдержать ее в трудный час.

Он думал о ней до тех пор, пока не достиг лестницы, ведущейнаверх, и все это время Марион стояла неподвижно и смотрела ему вслед. Толькокогда фигура врача исчезла из вида, она медленно повернулась и пошла покоридору в противоположном направлении, возвращаясь в палату Майкла. По путиона проходила мимо открытых и закрытых дверей, за которыми медленно угасалипоследние надежды и отсчитывали свои последние удары истекающие кровью сердца.Увы, немногим суждено было выйти за эти стены и снова увидеть небо и зеленыехолмы: на четвертом этаже больницы помещались самые тяжелые пациенты,выздоровление которых, по свидетельству Вика, было весьма и весьмапроблематично.

Марион, во всяком случае, явственно ощущала разлитую ввоздухе тяжелую ауру человеческих страданий и отчаяния, но, как ни странно,из-за дверей не доносилось ни звука, и лишь из-за одной раздавалисьприглушенные жалобные всхлипывания. Они были такими тихими, что сначала Марионрешила, что это ей чудится, и только потом, рассмотрев номер палаты, онапоняла, кто может плакать так горько и безутешно.

Марион остановилась так резко, что со стороны моглопоказаться, будто она налетела на какое-то невидимое препятствие. Несколькомгновений она так и стояла неподвижно, глядя на приоткрытую дверь палаты и намягкий полумрак внутри. Потом она повернулась и, сделав несколько шагов,остановилась на пороге.

В палате было так темно, что Марион не сразу рассмотреладаже кровать в углу. Жалюзи на окнах были опущены, и плотные портьерызадернуты, как будто пациенту был вреден дневной свет.

Она долго не решалась войти, хотя и знала, что должна этосделать. В конце концов Марион справилась с собой и сделала сначала одинскользящий, осторожный шаг вперед, затем — другой и снова остановилась.Всхлипывания теперь стали громче и чаще, и Марион разглядела на кроватиочертания человеческой фигуры.

— Кто здесь? — Вся голова девушки была плотнозабинтована, и голос звучал глухо и невнятно. — Кто здесь? — Оназаплакала громче. — Я ничего не вижу.

Марион шагнула вперед, потом опять остановилась.

— В комнате темно, — сказала она. —Успокойся, с твоими глазами ничего не случилось, просто они закрыты бинтами…

Ее слова были встречены новыми рыданиями, и Марион слегкарастерялась, но тотчас же взяла себя в руки.

— Почему ты не спишь?

Голос Марион звучал совершенно буднично и монотонно. Онапришла сюда вовсе не для того, чтобы кого-то утешать, и ее слова были лишенывсяческих эмоций. Все происходящее несло на себе легкий налет ирреальности, иМарион даже захотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что она не спит и негрезит наяву. В душе ее шевельнулось что-то похожее на раскаяние, но онанапомнила себе, что обязательно должна исполнить задуманное. Должна! Хотя быради Майкла…

— Разве тебе не дают никаких снотворных? —спросила она.

— Дают, только ничего не получается. Я все времяпросыпаюсь, — был ответ.

— Боль очень сильная?

— Н-нет… Просто все как будто онемело. Кто… кто вы?

Марион промолчала. Вместо этого она подошла к кровативплотную и опустилась на жесткий пластмассовый стул. Руки девушки тоже былизамотаны бинтами; они неподвижно лежали поверх тонкой простыни, словно что-тонеживое, и Марион припомнила, как Вик говорил ей, что во время столкновенияНэнси машинально попыталась прикрыть руками лицо. Должно быть, поняла Марион,руки пострадали так же сильно, как и лицо, что было особенно печально, посколькудевчонка мнила себя художницей. Собственно говоря, конец пришел не толькохудожественной карьере, но и всей жизни Нэнси. У нее не осталось ни работы, ниюности, ни красоты, ни любви…

Зато теперь у Марион было что ей сказать.

— Выслушай меня, Нэнси, — проговорила она иневольно замерла. За все время увлечения Майкла этой девчонкой она впервыепроизнесла это имя вслух, но теперь это не имело значения. — Знаешь ли ты,что… — в темноте ее голос прозвучал холодно и ровно, словно шелестел тонкийкитайский шелк, — …что случилось с твоим лицом?

В палате установилась не правдоподобная тишина, которая,казалось, способна продолжаться вечно. Потом из-под бинтов донесся чуть слышныйвсхлип.

— Они сказали тебе, что твое лицо изуродовано? От этихслов сердце Марион непроизвольно сжалось, но выбора у нее не было. Она во чтобы то ни стало должна была избавить Майкла от этой женщины. Если она освободитего, он будет жить. Почему-то Марион была совершенно в этом уверена.

— Тебе известно, что твое лицо восстановить очень трудно,практически невозможно? Всхлипы стали сердитыми.

— Врачи все время врут мне. Они говорят…

— Есть только один человек, который может это сделать,Нэнси, но операция будет стоить сотни тысяч долларов. Ты не можешь себе этогопозволить. И Майкл тоже не может.