– Теперь пойдемте и осмотрим кофейные чашки.

– Мой дорогой Пуаро! Какой в этом смысл теперь, когдамы знаем о какао?

– О la la![16] Это злосчастноекакао! – насмешливо воскликнул Пуаро и с явным удовольствием рассмеялся,воздевая руки к небесам в притворном отчаянии.

Я не мог не счесть это самым дурным вкусом.

– И как бы то ни было, – сказал я с усилившейсяхолодностью, – поскольку миссис Инглторп взяла кофе с собой наверх, я непонимаю, что вы надеетесь найти. Разве что предполагаете обнаружить на подносерядом с кофе пакет со стрихнином!

Пуаро сразу посерьезнел.

– Полно, полно, друг мой. – Он взял меня подруку. – Ne vous fachez pas![17] Разрешите мнепоинтересоваться кофейными чашками, и я отнесусь с уважением к вашему какао!Договорились?

Он был так необычно комичен, что я невольно засмеялся, и мывместе отправились в гостиную, где кофейные чашки и поднос стояли нетронутыми.

Пуаро снова заставил меня описать события предыдущеговечера. Он слушал очень внимательно, сверяя с моим рассказом место каждойчашки.

– Итак, миссис Кавендиш стояла около подноса иразливала кофе. Так! Потом прошла через комнату к окну, где сидели вы с мадемуазельЦинтией. Да. Вот три чашки. И на каминной доске чашка с наполовину выпитымкофе, очевидно, мистера Лоуренса. А та, что на подносе?

– Джона Кавендиша. Я видел, как он ее туда поставил.

– Хорошо. Одна, две, три, четыре, пять… А где в такомслучае чашка мистера Инглторпа?

– Он не пьет кофе.

– Все объяснено. Один момент, друг мой!

С величайшей осторожностью Пуаро взял (предварительнопопробовав содержимое) по одной-две капли из каждой чашки, разлил их по разнымпробиркам, закрыл и спрятал. Я с любопытством наблюдал, как менялось выражениеего лица. Оно было то полуозадаченное, то полууспокоенное.

– Bien, – сказал он наконец. – Совершенноочевидно! У меня была одна мысль… но я явно ошибался. Да, вообще ошибся. Ивсе-таки это странно. Но неважно… – И, пожав плечами характерным для негожестом, отбросил беспокоившую его мысль.

Я хотел сказать, что его навязчивая идея насчет кофе ссамого начала обречена на провал, но придержал язык. В конце концов, хотьзнаменитый сыщик и постарел, в свое время он был великим человеком.

– Завтрак готов, – объявил Джон Кавендиш, входя изхолла. – Вы позавтракаете с нами, мсье Пуаро?

Пуаро принял приглашение. Я наблюдал за Джоном. Он уже почтивернулся к своему привычному состоянию. Шок от событий предыдущей ночи почтипрошел благодаря его уравновешенному и спокойному характеру. В отличие от братаон не обладал буйным воображением, которого у Лоуренса было, пожалуй, большечем достаточно.

С раннего утра Джон трудился, отправлял телеграммы (одну изпервых Эвлин Ховард), готовя сообщения для газет и вообще занимаясь печальнымиобязанностями, которые обычно связаны со смертью в семье.

– Могу я узнать, как идут дела? – поинтересовалсяон. – Подтверждают ваши расследования, что моя мать умерла естественнойсмертью… или… или мы должны быть готовы к худшему?

– Я полагаю, мистер Кавендиш, – мрачно отозвалсяПуаро, – что лучше не успокаивать себя ложными надеждами. Вы могли бысообщить мне точку зрения других членов семьи?

– Мой брат Лоуренс убежден, что мы поднимаем шум изничего. Он считает, будто все указывает на то, что это паралич сердца.

– В самом деле? Очень интересно… оченьинтересно, – тихо пробормотал Пуаро. – А миссис Кавендиш?

Небольшое облачко прошло по лицу Джона.

– У меня нет ни малейшего представления о том, какова вэтом вопросе точка зрения моей жены.

Последовала неловкая пауза. Джон прервал ее, произнеся снекоторым усилием:

– Я вам говорил, не так ли, что мистер Инглторпвернулся?

Пуаро кивнул.

– Мы все оказались в крайне затруднительномположении, – продолжил Джон. – Конечно, следовало бы относиться кнему как обычно… Но – пропади оно пропадом! – с души воротит садиться застол с вероятным убийцей.

– Очень вас понимаю, мистер Кавендиш, – ссочувствием произнес Пуаро. – Действительно сложное положение. Я хотел бызадать вам один вопрос. Как я понимаю, мистер Инглторп, называя причину, покоторой ему не удалось вернуться ночью домой, заявил, будто он забыл ключ? Нетак ли?

– Да.

– И полагаю, вы поверили, что он действительно забылключ… то есть что он не брал его с собой?

– Не знаю. Я об этом не думал. Мы всегда держим ключ отдома в ящике столика в холле. Сейчас пойду посмотрю, там ли он.

Чуть улыбнувшись, Пуаро протестующе поднял руку:

– Нет-нет, мистер Кавендиш, слишком поздно. Уверен,теперь вы его там обязательно найдете. Если мистер Инглторп брал ключ, у негобыло достаточно времени, чтобы вернуть его обратно.

– Вы думаете…

– Я ничего не думаю. Однако, если бы кто-нибудьзаглянул в ящик сегодня утром и обнаружил там ключ, это было бы важнымсвидетельством в пользу мистера Инглторпа. Вот и все!

Джон выглядел одураченным.

– Не беспокойтесь, – успокаивающе произнесПуаро. – Поверьте, это не должно вас тревожить. Пойдемте позавтракаем, развы столь любезны и приглашаете меня.

Все собрались в столовой. Соответственно обстоятельствам мы,естественно, не были весело настроены. Реакция после шока всегда тяжела, и ядумаю, мы все ее переживали. Внешние приличия и хорошее воспитание, разумеется,предписывали, чтобы наше поведение было таким, как всегда. И все-таки я не могне думать о том, что не требовалось большого труда, чтобы сохранитьсамоконтроль. Не было ни покрасневших глаз, ни других признаков сдерживаемогогоря. Очевидно, я был прав, полагая, что больше остальных постигшую всех утратупереживала Доркас.

Я не говорю об Алфреде Инглторпе, который играл рольскорбящего вдовца так, что вызывал отвращение своим притворством. Интересно,знал ли он, что мы его подозреваем? Конечно, не мог не чувствовать, как бы мыэтого ни скрывали. Ощущал он холодок страха или был уверен, что егопреступление останется безнаказанным? Уж конечно, атмосфера подозрительностидолжна была предупредить его, что за ним следят.

Однако все ли подозревали его? Например, миссис Кавендиш? Янаблюдал за ней. Она сидела во главе стола, элегантная, сдержанная, загадочная.В светло-сером платье с белой рюшкой на запястьях, падавшей на ее изящные руки,Мэри выглядела очень красивой. Порой ее лицо принимало непроницаемое,совершенно непостижимое, как у сфинкса, выражение. Она была очень молчалива,едва вступала в разговор, и все-таки каким-то странным образом сила ее личностидоминировала над всеми нами.