После встречи с Витькой-Федор Иванычем жизнь Корсаковых резкопеременилась. Нет, больше денег украдкой он Марьяне не совал, откупиться непытался: держался так, словно встретился с давно потерянными, а теперьобретенными родственниками. Он сам отвез Марьяну из больницы домой, сам возилее каждую неделю на процедуры, на рентген, а если не мог, присылал своего«сотрудника» – добродушного ловеласа Женьку, который, чудилось, камуфлю надевалпросто для пижонства, так не шла она к его веселому лицу и общей белобрысости.Марьяна Женьке нравилась, и он делал ей весьма щедрые авансы, но выглядело этокак-то очень весело, ни к чему не обязывающе. Вдобавок он рассказывал ей обовсех своих подружках, особенно часто – про Таню с Ирой, обе девицы имелиглупость считать себя единственной владычицей игривого Женькиного сердца. Tатьянавдобавок была замужем, это создавало массу дополнительных неудобств… впрочем,Марьяна очень скоро поняла, что именно неудобства Женька и любит пуще Татьяны,пуще самой любви. Глядя на Женьку, Марьяна не понимала, как можно восприниматьего иначе чем подружку? Ну какой из него возлюбленный? Но поболтать, посмеятьсяс ним было очень здорово. Женька скрашивал Марьяне часы ожидания в травмпункте,в очереди, где этой скользкой зимой было очень много народу.

Марьяна долгое время не знала, кем работает Женька у Виктора– при всем своем простодушии он очень ловко умел уворачиваться от ненужныхвопросов. Ей еще предстояло сделать открытие, что Женька был водителем Хозяинаи одним из его охранников. Не свались он с тяжелейшим гриппом, окажись сам зарулем в тот январский день, никакой беды на площади Свободы не случилось бы, и,наверное, Марьяна никогда больше не встретилась бы с Витькой-Федор Иванычем, азначит, жизнь ее пошла бы совершенно иным путем. Ну что ж, всегда случаетсятолько то, что должно случиться: иначе говоря, чему быть, того не миновать!

Виктор, наверное, ожидал, что, войдя в квартиру Корсаковых,он вернется на десяток лет назад, когда здесь сияли синие глаза Ирины Сергеевныи улыбки Михаила Алексеевича, а потому вид этих мрачных, погруженных в глубокуютишину комнат поразил его в самое сердце. И особенно – облик Ирины Сергеевны,одетой в черное, исхудавшей, состарившейся, угрюмой, схоронившей вместе с мужемне только здоровье, красоту, очарование, но словно бы и душу свою. Прошло ужебольше года после его смерти, но, похоже, лишь теперь до Ирины Сергеевнынаконец дошло, что ее любимый ушел навеки, навсегда!.. Весь минувший год еезанимало устройство Марьяниной судьбы, а потом попытки отойти от последствийэтого устройства, но теперь, когда все наконец уладилось, собственное горе,невосполнимая утрата обрушились на нее с новой силой – и совершенно подавили.Даже встреча со старым знакомым, столь волшебно преобразившимся, не оживила ееисплаканного лица. Марьяна тоже тяжко страдала по отцу, но она была молода, азначит, легка мыслями. К тому же слишком многое испытала она за минувший год,да и перелом сослужил свою службу – телесная боль затмила душевную. Для материже внезапная болезнь Марьяны была досадной помехой, отвлекавшей отбеспрерывной, всепоглощающей, ставшей смыслом ее теперешнего существованиятоски по мужу, которого она любила воистину больше всего на свете.

Марьяну это не удивляло. Она с самого рождения ощущала, чтосердце мамы все, без остатка, отдано отцу. Ирина Сергеевна любила дочь скорееумом и инстинктом, даже ласки ее были всегда словно бы холодком подернуты, хотяона могла считаться очень заботливой матерью. Отец был Марьяне близким другом,но для ее матери в нем заключался смысл жизни! И вот теперь его не стало… азначит, не стало и самой жизни.

Bеселая бестактность была одной из главных свойств натурыВиктора Яценко, об этом Марьяне еще предстояло узнать, но в тот день именно егобестактность оказала на Ирину Сергеевну благотворное действие. Под натискомрасспросов – Виктор все хотел знать об их жизни, о заработке, о квартплате, онеминуемом сокращении штатов в библиотеке, где работала Ирина Сергеевна и кудаей после отпуска уже не следовало выходить, об отношении Марьяны к школе, кудаона попала по распределению, о ее друзьях, подругах, поклонниках, о книгах,которые она любила, о блюдах, которые умела готовить, о пристрастии к уборкеквартиры, о рисовании пастелью, которым она увлекалась, о том, что шьет, чтовяжет… Итак, под натиском этих вопросов Ирина Сергеевна не то что оживилась, акак бы оттаяла немножко, и даже подобие улыбки коснулось ее бледных губ:

– Ты так выспрашиваешь, Витя, словно жениться на Марьянкесобрался!

Марьяна вздрогнула, вспомнив, как заводила мать подобныеразговоры год назад, – и к чему это привело.

– Нет, – серьезно ответил Виктор, – я уже женился. У менясын растет!

– Ну и как? Кто она? Как зовут сына? Ты счастлив? Теперь всехорошо? – принялась оживленно выспрашивать Марьяна, стараясь замаскироватьшальную, мгновенную надежду: а как, в самом деле, было б здорово, если бы этотбогатый, уверенный в себе, веселый и добрый человек и впрямь женился на ней,забрал из этой квартиры, из этой ее жизни, оплетенной черной паутинойнеизбывной, смертельной тоски! Нет, она не ощущала к Виктору ни любви, нивлечения, напротив, он был как бы дядька или двоюродный брат, но она не хотела,боялась так и остаться заживо погребенной здесь вместе с матерью – и стыдиласьсвоего страха: ей казалось, что этим страхом она предает родителей.

– Ее Лариса зовут, – начал обстоятельно отвечать Виктор, – асына – Санька. Он – вылитый я, а Лариса красавица. Ну очень красивая! И такаяспокойная, сдержанная!.. Я, конечно, по любви женился, но и по расчету – тоже.Это был перст судьбы. Я ее на конкурсе красоты увидел – и сразу узнал: она!Вот, думаю, Бог меня за все и простил, и награду дает. Теперь все в моей жизнипеременится, теперь… – Он махнул рукой. – Чтобы ее с конкурса снять, я такиеденьжищи отвалил! Настоящий калым за невесту. И не зря. Чувствовал, что Ларисародит мне хорошего сына, так оно и вышло. Правда, года два у нас детей не было,я уж отчаялся. Но, слава Богу… Ох, мы и намучились! Ее на сохранение положиличуть ли не с двух месяцев, причем клиника была страшно дорогая. Но это тьфу,чепуха. Сейчас я все эти кошмарные месяцы со смехом вспоминаю. У нее токсикозбыл ужаснейший, мне ее видеть почти не разрешали: то она под капельницей, тоспит… А главврач, он же хозяин клиники, до чего забавный был мужик! – тараторилВиктор. – Деньги из ушей лезли. Да уж, брал он за свои услуги не хило – затодело знал. Художник, истинный художник! Ох, какой у меня Санька!..

Марьяна слушала Виктора, чуть ли не разинув рот: ей еще неприходилось видеть мужчину, который бы натурально таял от любви к сыну. А ИринаСергеевна, чудилось, уже утратила интерес к разговору, сидела, отсутствующеглядя на фотографию мужа.

Виктор наконец заметил это. Умолк, вздохнул, тоже погляделна портрет Михаила Алексеевича, а потом ка-ак брякнет:

– Знаете что, Ирина Сергеевна? По-моему, вам надо вмонастырь идти, вот что!