– Приготовьте билеты для проверки!

Марьяна привычно потянулась, чтобы снять с плеча ремешок, датак и ахнула. Выскочив из дому впопыхах, ненадолго, она прихватила толькокошелек да целлофановый пакет, а сумку свою, где в косметичке лежал проездной,оставила дома.

Дойдя до водителя, протянула тысячу.

– Проснулась? – недружелюбно глянул он и отстранил Марьяну,пропуская в дверь старуху, которая демонстративно тыкала ему пенсионноеудостоверение прямо в лицо:

– Нашел время проверяловку устраивать!

– Давай гуляй, бабка! А ты штраф готовь.

– Да ладно придираться. Я на прошлой остановке вошла, –попыталась схитрить Марьяна, но водитель грубо осадил ее:

– Не ври! Я видел, ты на Свободе влезла. Штраф, ну!

Марьяна, оглянувшись, увидела, что, кроме них двоих, втроллейбусе уже никого нет. Обреченно открыла кошелек:

– И сколько?

– Десятку.

– Что? Десять тысяч?! – Она ткнула пальцем в надпись настекле: «За безбилетный проезд штраф 8 тыс. руб.». – Ты что же, неграмотный илизабыл, что здесь написано?

– Это я трафарет не успел заменить, – бесстыже ухмыляясь,пояснил шофер. – Инфляция, ставки поднимаются! Гони червончик.

Унижаться перед плюгавеньким троллейбусным властелином нехотелось, и Марьяна промолвила с высокомерной откровенностью:

– Пожалуйста, возьми с меня сейчас только восемь тысяч,иначе на шампанское не хватит.

– Шампанское! – взвизгнул водитель. – На шампанское ей нехватит! Да я не могу бутылку пива на Новый год себе купить, а тут – нашампанское! Отдашь штраф или нет?

– Нет! – огрызнулась Марьяна. – Говорю же, возьми сейчасвосемь, а остальные я тебе или кому-нибудь из твоих коллег здесь, на этойостановке, хоть завтра передам. Или, если не веришь, запиши мой телефон…

– Ах ты, блядешка! – протянул он почти миролюбиво. – Воткак, значит, мужиков заманиваешь, дешевка!

Он сунулся в кабину, чем-то там щелкнул, запер за собойдверь и, проскользнув сквозь передние створки, удалился прочь от троллейбуса.

Какое-то время Марьяна переваривала бессмысленное, но оттогоне менее гнусное оскорбление и не сразу осознала пугающую реальность:водитель-то сбежал, а двери-то закрылись!

Она в этом троллейбусе заперта. Заперта!

Примерно через полчаса Марьяна окончательно оставила своипопытки выбраться на свободу: разжать двери ей было не под силу. В троллейбусеостро пахло шампанским: хотела разбить стекло бутылкой, да проклятаявыскользнула из варежек и, ударившись о поручень, разлетелась вдребезги,обрызгав Марьяну с ног до головы. Этот злополучный «Брют»! И почему недотумкала подарить его шоферу? Отпустил бы тогда наверняка!

Время близилось к полуночи, и Марьяна уже перестала верить,что водитель одумается, спохватится, вернется за нею. Сначала надеялась: ну долженже он отвести машину в парк. А потом предположила: вдруг он живет поблизости иему прямо с утра на линию? Проще сразу из дому ехать. Троллейбусу за ночь ведьничего не сделается, а на Марьяну ему явно плевать. То есть он все же появится,наверное… но никак не раньше пяти утра, в лучшем случае!

Марьяна сорвала голос, зовя на помощь, однако улица будтовымерла. Безжизненно темнели окна пединститута и закрытой на ремонт «научки». ВЦентре крови, конечно, свет горел, но ни там, ни в доме около остановки криковМарьяны услышать не могли: рядом орал-грохотал киоск звукозаписи, обитателикоторого, судя по всему, намеревались встретить Новый год прямо на рабочемместе.

Люди смеялись, поздравляли друг друга, поднимали бокалы сшампанским, и никому на свете не было дела до Марьяны, которая замерзает втемном троллейбусе.

А отец? Как там отец?! Она до крови прикусила губу,зажмурилась… И, Господи, наверняка мама звонила из Дивеева, а он ведь подойти ктелефону не может, так что мама теперь там с ума от волнения сходит, будто еймало смерти бабушки!

Сердце так заболело от горя, от бессильной злобы, чтоМарьяна зарыдала в голос. Ее платочек уже превратился в ледяной колючий комок,не вытиравший, а больно царапавший щеки, и Марьяна яростно смахнула слезы ладонями,которые сразу застыли. Слава Богу, хватило ума послушаться отца, одетьсятеплее, не то уж точно отморозила бы себе все что можно!

Скорчилась на сиденье, натягивая на колени короткую шубку.Сейчас погреется, отдохнет немного – и опять начнет кричать, стучать… Да неужтоотец не почует, что она в беде, неужто не подаст ей помощь?! Только как?..

И вдруг увидела его совсем рядом. Лицо у отца было такоеизможденное, страдальческое, что Марьяна снова заплакала – тихонько, жалобно. Ивдруг земля под ногами затряслась, словно они с отцом стояли на огромныхкачелях и эти качели то поднимались, то опускались, причем Марьянин край едвавздымался над землей, а Корсаков взлетал все выше, выше, так высоко, что почтикасался голубой звезды, вспыхнувшей в небе ослепительно-внезапно, будто звездаэта наконец дождалась своего часа и теперь хотела, чтобы вся Вселенная ееувидела.

– О! О!.. Звезда! – вскричала Марьяна, рванулась к ней – иощутила, что падает, падает… на пол троллейбуса.

Суматошно вскочив, огляделась.

Да ведь она заснула! Только во сне бывают светлые чудеса, аявь по-прежнему кошмарна: ночь, стужа, нечеловеческий голос ревет о братце Луииз музыкального ларька, а на часах… Господи, помилуй! На часах полночь!

Марьяна кинулась к двери и ударилась в нее с такой силой,что на мгновение застыла оглушенная. И не поверила себе, вдруг услышав:

– Эй? Тут кто-то есть?

Марьяна была так ошеломлена, что какое-то мгновение не моглавымолвить ни слова. Наконец собралась с силами:

– Помогите! Выпустите меня!

Собственный голос, слежавшийся в теплой глубине горла ипропитанный слезами, показался чужим, пугающим полубасом.

В ту же минуту в дверь просунулись две большие руки в черныхкожаных перчатках, на которых тускло блеснул отсвет фонарей, и вцепились встворки. Потянули в стороны… двери простуженно заскрипели, а потом медленно,томительно медленно повернулись на шарнирах, образовав щель, вполнедостаточную, чтобы в нее мог протиснуться человек.

Марьяна завороженно глядела на этот путь к свободе, не верясвоему счастью, пока голос снаружи не окликнул ее с некоторой долейраздражения: