— Да, надо же узнать, как дела у других пастухов, — хмуро ответил Ораз.

Меред вспомнил, что у него варится обед, вбежал в дом, заглянул в бурно кипящий котел и, приоткрыв на улицу дверь, крикнул:

— Ораз-ага, идите пообедайте, потом поедете. В такую погоду нельзя натощак выезжать, замерзнешь.

— Э, какой там обед! — проворчал Ораз, закуривая и протягивая папиросу Мереду. — Не ждите меня. Загоните овец и обедайте спокойно.

— Да обед уже готов, — уговаривал Меред. — Ну выедете на пять минут позже, что от этого случится?

— Э, пять минут!.. Сейчас каждая минута дорога. Видишь, что делается?

Он сел за руль, включил мотор и быстро исчез за пеленой снега.

Меред посмотрел ему вслед и пожал плечами:

— Чего это он? Ну, пошел снег… Что тут такого? А ему и еда на ум нейдет. И всегда он так: все об овцах, а о себе и не думает…

* * *

Старший пастух гнал машину, то лавируя между побелевшими холмами, то перекатываясь через них. Снег крутился у него перед глазами, застилая даль.

"Эка валит! — думал он. — Да и ветер никак начинается. Наметет до впадины — и застрянешь в степи, никуда не попадешь…"

Уже вечерело, когда он подъехал к стану второй отары. Большая пестрая овчарка с подстриженными ушами, взметая снег ногами, с грозным лаем кинулась ему навстречу, но, услышав знакомый голос Ораза, завиляла куцым хвостом и повернула к дому.

Из дома в облаке пара поспешно вышел чернобровый паренек-подпасок и встретил Ораза обычными приветствиями. Ораз вылез из машины и направился прямо к загону. В загоне было пусто и тихо.

Тогда он пошел в дом, где пастух второй отары овец и его подпаски уютно разместились на кошме возле железной печи, в которой гудело пламя.

Увидев Ораза, все задвигались, освобождая ему место.

— Заходи, заходи, Ораз! Садись ужинать!..

Ораз остановил хмурый взгляд на круглолицем человеке с легкой проседью на висках, обгладывавшем баранье ребрышко, и покачал головой:

— Эх, Овез! Да как же у тебя еда идет в горло, когда овцы в степи в такую погоду?

Тот спокойно положил обглоданное ребрышко в миску и, добродушно улыбаясь, сказал:

— А какая такая погода? Зимой снег идет. Это уж так полагается. И ты не сердись, не раздувайся от злости, как хум[84], а садись-ка лучше ужинать с нами. Такие сладкие ребрышки! Попробуй-ка!

Беспечность Овеза рассердила и даже как бы оскорбила Ораза. Он сдвинул брови и сухо сказал:

— От твоих шуток овцам теплее не станет, Овез. И ты, я вижу, забыл, что было в позапрошлом году? Сколько у тебя погибло овец? Сколько заболело воспалением легких? И разве не ты стоял тогда перед колхозниками на общем собрании бледный и клялся, что больше этого не будет? "Виноват, виноват, конечно, но это по неопытности. Вы уж простите меня". Не ты ли лепетал это? Забыл? А теперь опять за старое?.. Ты что же, ждешь, когда набьется снег в загон и все заледенеет? Тогда ты пригонишь овец и они будут лежать на льду? А сам ты будешь сидеть вот тут и глодать бараньи ребрышки? Да как же тебе не стыдно? А вы, — крикнул он на подпасков, — малые дети, что ли, не знаете, что надо делать в такую погоду? А ну, бросайте ложки и сейчас же загоните отару в загон. Да берегите корм, зря не разбрасывайте! Неизвестно, когда кончится снег и когда вам привезут еще сена.

Все, кроме самого младшего подпаска, вскочили, оделись и вышли за дверь.

Ораз вдруг почувствовал усталость, присел на кошму и задумался: "Неужели и в других отарах так же?.. Вот беда-то! Хорошо, что я сразу поехал…"

Подпасок поставил перед ним пиалу, чайник и большую миску с жирным бараньим супом. Ораз наспех выпил пиалу крепкого зеленого чая, сел в машину и поехал проверять другие отары.

Только пастух, исходивший эту пустыню вдоль и поперек, знавший каждый холм и каждый кустик, мог в темноте, в снежной сумятице найти отары овец.

Всю ночь Ораз колесил по пустыне от одного стана к другому и успокоился только тогда, когда увидел своими глазами, что все отары в загонах. Но пастухи говорили ему, что запас кормов у них небольшой, что товарищ Бакыев их кормами не балует, и это продолжало сильно тревожить Ораза.

Уже на рассвете машина его увязла в снегу, во впадине, почти при самом въезде в главный стан, и он пришел домой измученный, почерневший, осунувшийся от бессонницы, приказал подпаскам отрыть машину, подкатить к дому, а сам скинул с себя шубу, лёг на кровать и сразу же крепко заснул.

* * *

Снег шел весь день, но к вечеру немного затих. На горизонте среди разорванных туч показалось багровое солнце.

Подпаски повеселели, проворно дали корм овцам, поужинали, поиграли в шахматы и легли спать. Лёг было и Ораз и стал уже задремывать, как вдруг послышалось мелкое постукивание по стеклам окна. Он поднял голову. За окном опять шел мокрый снег.

Ораз закурил. Ему уже не спалось. Он встал, зажег лампу и стал читать. Но мысли его летали по пустыне от стана к стану, от загона к загону.

"Ведь знают же, что мало у нас сена. Почему же не шлют? Или ждут, чтоб я сам приехал? А как мне уехать? На Овеза, что ли, оставить отары?"

В полночь он потушил лампу и лёг. Но незадолго до рассвета проснулся, накинул на плечи шубу и вышел из дома. К нему подбежали овчарки.

Небо прояснилось. Среди облаков ярко мерцали звезды, но с востока тянул сухой, резкий ветер. Ораз постоял с минуту и покачал головой:

— Ну, теперь все скует!

И он не ошибся. В тот же день глубокий снег в степи сковало морозом, и обледенелые кустарники и травы зазвенели под напором ветра.

Прошло еще два дня, а снег не таял. Валы сена, ограждавшие загон, сильно понизились, и ветер уже свободно врывался туда. Овцы зябли, жались друг к другу и ели значительно больше, чем прежде.

На четвертый день потеплело. Солнце пригрело, и снег начал таять. А ночью небо опять задернулось тучами и на прежний, уже заледеневший снег посыпался новый — сухой и легкий.

Ораз с нарастающей тревогой видел, что запас сена идет к концу. Еще день — и овцы останутся без корма, в открытом, не защищенном от ветра загоне. Он курил, хмурился, посылал подпасков то в одну, то