– Соединили все страхи в любовь к жизни и цепляетесь. Вот и вся правда. Попробуйте полежать без движения много месяцев, – сказала она.

– Многие не могут ходить от рождения. При этом выступают на параолимпийских играх.

– Неинтересно теперь. Вам не понять. Не поможете, я вижу.

Я чувствовала, как в ней нарастает раздражение, и все никак не могла сделать вывод: хорошо ли это теперь или плохо, такое оживление чувств. Мне стало совсем не жалко ее, а, наоборот, в одну секунду я разозлилась, по-настоящему разозлилась.

В конце концов, мы все умрем. И я, и Катька, и Славка. Пошли к черту эти сопли!

– Полина Алексеевна, об этом можете поговорить со своим сыном. Кому что интересно и кто чем в состоянии помочь. Мне помнится, вам многое было любопытно в этой жизни.

Выплеснув злобу, я тут же осеклась и со страхом посмотрела на показатели пульса и давления. Но разговор приводил Полину во все большее оживление, и на мое высказывание она неожиданно улыбнулась, уверенно и широко. Давление приблизилось к ста двадцати.

– Как-то с тем водилой-пьяницей вы были поувереннее в себе. Если бы не медсестра, так ваша теплая компашка присудила бы высшую меру наказания без суда и следствия. Разве не приятно быть богом? Но дело не только в вашей гордыне, Леночка.

Мне стало совершенно не по себе. Вот она, гипоксия головного мозга: личность меняется, как будто прежнего человека и не было.

Не могу припомнить точно, но я ж ей вроде всех деталей так и не рассказала…

– Где есть врач – там и кладбище, Полина Алексеевна, мы с вами это уже обсуждали. Мое не такое уж большое.

Она продолжала довольно издевательски улыбаться, шепот стал совершенно четкий.

– Ну, это пока. Однако вы и правда идете по жизни с флагом спасения человечества от всех видов страданий. Даже теперь. Хотя не первый год в бою, как говорится. Это же совершенно очевидная чушь – спасать людей от самих себя. Бессмысленно. Теперь мне, как никогда, ясно: сознательная биология – это тупик. И уж никак не вершина развития живой материи. Однозначный и совершенно не оправдавший себя эксперимент.

С каждой секундой становилось все более страшно и непонятно. Вспомнила, как заведующая неврологией показывала мне тяжелых инсультных больных. Бывало, перед самой смертью как будто приходили в себя на пару часов, казалось даже, что случилось чудо, а потом все происходило катастрофически быстро.

Господи, ну почему так жестоко ты обошелся именно с ней?

– Очень удивительно слышать от вас взывания к Господу, Леночка.

Я говорю? Нет, я всего лишь думаю… боже…

По спине потек холодный пот, сердце стучало, как отбойный молоток.

Что-то происходит. Неужели опять – старая пуля в моей дырявой голове?

– Елена Андреевна, ну прекратите уже так совершенно по-дурацки тормозить, сколько можно?

Это говорит она, говорит мне, говорит улыбаясь, глядя прямо в глаза…

Конечно. Много раз уже я видела такой вот взгляд – изучающий, безжалостный и даже немного игривый. Теперь-то я точно вспомнила. И дед, и Славка во сне, и раньше Полина, и тот несчастный бомж – все смотрели именно так. Рассматривали, любопытствовали. Помнится, как мы на втором курсе резали лягушек. Вот и теперь она смотрит именно так, как любопытный студент, разрезающий живую плоть из высшего интереса и стремления к знаниям. Полина Вербицкая лежит прикованная к больничной койке, издевательски улыбается и совершенно четко излагает свои мысли. Только, к большому сожалению, мне уже не проснуться и волшебных асрянских таблеток не наглотаться. Потому что некуда просыпаться. Все это, оказывается, тут, в реальности – вот в чем фишка.

Все они были рядом, а я-то надеялась, что просто сошла с ума. Ну и дура ты, Сокольникова.

– Долго соображаете, Леночка. Хотя, может, это и хорошо – выраженный инстинкт самосохранения.

Рано радуешься. Животное, загнанное в угол, уже больше ничего не боится.

– А что надо-то, собственно, а? Простите, вы же не представились, с кем имею честь общаться? Так понимаю, это уже не Полина Алексеевна…

– Попробуйте мыслить шире, вам же это доступно. Существовать можно не только как конкретный персонаж. Наверное, слышали про всякие интересные догадки про неопределенность с количеством измерений в этом мире. Никак не могут посчитать. Забавно, правда? Биология все же очень ограниченное поле, теперь-то вы и сами это понимаете, надеюсь. Медицина как раз дает такую возможность – осмыслить хрупкость вашего бытия, так сказать.

– А вы, наверное, сильно развлеклись за последние пару-тройку лет? Много интересного почерпнули про нас, ничтожных? Видите: хоть туго, с опозданием, но все же соображаем.

– С вами, Леночка, на самом деле было очень занимательно.

– Так, может, пора убраться, или ищете себе еще кроликов вроде меня и Вербицкой?

– Не злитесь, хотя вам это очень идет. Даже завидую иногда людской сути: столько разнообразных эмоций, переменчивых состояний сознания. Кажется даже, оно того стоит. Про кроликов, кстати, зря, потом сами поймете – я всего лишь наблюдатель. Клянусь, не вмешивался ни на секунду.

– Тогда просто: прошу от всей души убраться из моей жизни раз и навсегда. Как-нибудь сама с количеством измерений разберусь. Думаю, вы быстро найдете себе намного более интересных подопытных.

– Вот тут не соглашаюсь. Вы все же себя серьезно недооцениваете, Елена Андреевна. А как насчет смутных предчувствий? Непонятно откуда взявшихся точных диагнозов? Про поход на кладбище уже позабыли? Неужто не интересно откуда?

– У любого человека есть подсознание. Просто эта тема плохо изучена.

Теперь она громко смеялась.

– Еще долго изучать будете. Не одну тысячу лет. И то не успеете: быстрее загадите все вокруг и есть будет нечего.

– Я и не собираюсь в этом во всем копаться. Сознание, подсознание… Меня все в себе устраивает. Кроме ваших периодических посещений, конечно.

Противный смех резко прекратился, она прикрыла глаза, и голос стал тише:

– А вот неискренность вам не идет, Леночка… Кстати, за это время меня удивляли не только люди. Вы знаете, некоторые виды птиц погибают, потому что по непонятным причинам взлетают слишком высоко, туда, где мало кислорода. Что ими двигает, никто не знает. Подавляющее большинство летает ровно там, где им подсказывает инстинкт выживания.

– Сделаю вид, что не поняла намека. Еще раз попрошу исчезнуть, причем навсегда.

– Не переживайте, Леночка. Как вы понимаете, встреча в таком формате, как сегодня, больше не повторится, да и в целом намерений дальше вас беспокоить нет. Но выношу благодарность за интереснейшие наблюдения. Хотелось бы, конечно, оставить что-то на память, но вы совершенно не умеете принимать подарки.