– Спасибо большое, Света. Как хорошо, что вы заранее позвонили. Мне было бы намного тяжелее, если после.

Я совершенно четко осознавала: хочу, несмотря ни на что, еще раз увидеть ее живой.

Пусть она уже неизвестно где. Наверное, это нужно больше доктору Сорокиной, чем Полине Алексеевне Вербицкой. Пока еще ее руки хранят тепло, я должна до них дотронуться, тогда мне, может быть, станет легче. Может быть, она еще хоть немного ощущает этот мир и простит меня. Ведь я так и не смогла ничего сделать.

Я наспех выхлебала чашку вчерашней простокваши, завела машину, потом вернулась в дом и разбудила Асрян. Видимо, моя физиономия оказалась совершенно скорбной, потому что Ирка даже не сумела сформулировать ни одного критического замечания.

Трасса пустовала, так что до города я добралась довольно быстро. Оставалось немного пути по спящим улицам, буквально двадцать минут. Часть головы еще явно дремала и видела сны. Из какой-то передачи про путешествия всплыла картинка прекрасных заснеженных гор, яркого солнца, веселые толпы отдыхающих на очереди к подъемнику. Полина стояла в ярко-красном костюме, прижимала к себе уже заляпанные снегом лыжи, улыбалась и махала рукой. В машине появился легкий аромат «Шанель».

В целом на дорогу ушло полтора часа. Главные ворота клиники оказались закрыты, и я бросила машину рядом. Только теперь я заметила, что напротив клиники есть небольшой скверик и даже две маленькие ажурные скамеечки. Будет приятно летом выйти и посидеть в одиночестве.

Коридоры плавали в тишине. На праздники в общих палатах больных почти не оставалось. Дежурная медсестра сообщила, что, кроме дежурного эндокринолога, никого из врачей не было до вчерашнего вечера, в два ночи позвонил главный, попросил вызвать нового реаниматолога и приготовить реанимационную палату, в три привезли Вербицкую, состояние которой оказалось совсем тяжелым: она была уже практически без давления. Медсестра смотрела на меня изучающе, но явно положительно оценила мое появление в семь утра с целью увидеть больную.

– Заодно и оцените новое рабочее место.

Наверное, и это тоже. Но гораздо приятнее встречать своих бывших пациентов на улице, или в магазине, или в метро, веселых и жизнерадостных, чем приходить вот так и сталкиваться лицом к лицу с собственным бессилием.

Я кралась как вор по пустынному коридору до реанимационной палаты. Чем ближе, тем сильнее пахло свежевыкрашенными стенами. Дверь приоткрыта, напротив палаты – комната персонала. Потянуло кофе. Помешкав секунду, я решила сначала заглянуть и поздороваться, ведь работать еще вместе долго.

За столом сидел большой лысоватый мужик лет сорока пяти, настоящий Шрек. Он оторвал взгляд от компьютера и посмотрел на меня вопросительно, вместо «здравствуйте» произнес отработанное больничное:

– Вы к Вербицкой? Посещения после часа дня.

– Я Лена Сорокина, эндокринолог. Буду с вами тут работать.

Он даже улыбался как Шрек: щеки разъезжались в стороны на большое расстояние. Он торопливо встал так, что чуть не свернул стол (комнатка явно была для него мала), протиснулся между вешалкой и шкафом для бумаг и протянул огромную лапу.

– Привет, напарник. Я так и думал, что приедешь. Саша Смолин. Из Мариинки перевелся. Хотел с десятого уже, но вот вызвали. Первая больная. Насколько я понял, твоя дамочка?

– Ну да.

– Я тут полистал: твоих выписок целая пачка. Бабуся, я смотрю, никак не хотела в этом мире задерживаться чуть дольше.

– Если бы ты видел ее пару лет назад, так в жизни бы не сказал «бабуся».

– Я ее сразу интубировал – пришлось. Честно сказать, никакую привезли уже. Кстати, мы с тобой еще неделю как минимум без медсестры. Будем звать дежурных с поста, если что. Ты вроде только с пятнадцатого должна выйти? Сказали, что ты в отпуске. Может, выйдешь хоть десятого, а то тут одному как-то грустно. Я свою анестезистку сюда тоже заблатовал, но она две недели отрабатывает. Бывшее начальство, короче, на нас обиделось, понимаешь.

– Выйду. Завтра только ребенка заберу из деревни и выйду.

– Лады. Говорят, с десятого уже будут плотно грузить больными; со «Скорой помощью» договорились, кто хочет платно госпитализироваться. А тут десять коек, сама понимаешь: не шутки. А еще же праздники. Так что, думаю, урожай будет большой. Если хорошая репутация сложится, то, блин, скоро тут нам с тобой будет весело. Я смотрел ценник на услуги: не сильно дорого. Плюс главный заключил договор со страховыми агентствами.

– Это круто, конечно, но я что-то про ночи не поняла. Мы что, с тобой тут через день дежурить будем?

Мужик заулыбался еще шире и стал теперь похож на Чеширского кота.

– Вот вы, доктор, даете! Сначала контракт подписала, а потом такие вопросы задаешь. Главный с Мариинкой договорился: будут еще трое наших дежурить. Так что нам максимум пару раз в неделю, а так и вообще одно дежурство.

– Жить можно.

– Конечно, можно. Ты зайди глянь, какие там новые прибамбасы. По крайней мере, по моей части вся аппаратура новая. Интернет безлимитный даже провели, как это называется, черт… вай-фай, о! Вербицкая твоя пока на допамине. Там по дозатору все остальное тоже идет, что по диабету, плюс для головы ноотропы. А дальше уже, как говорится, как бог даст… Но больше восьмидесяти давление все равно не держит. Так что, если есть о чем посплетничать, иди сейчас.

Новости о состоянии Полины совсем отняли у меня силу воли. Я присела на свободный стул, еще раз оглядела свою новую ординаторскую: два стола, два компа, маленький холодильник, микроволновка, чайник и крошечный диванчик.

Я-то на нем умещусь подремать, а вот Александр даже наполовину не влезет. Послезавтра принесу занавески от мамы, какое-нибудь старое покрывало, подушку и посуды какой-никакой. Еще радио. С музыкой будет веселее. Сменная обувь, зубная паста со щеткой. Слава богу, не выкинула медицинскую форму и фонендоскоп. Пара костюмов найдется точно.

– Спасибо, Саша. Пойду, схожу к ней. Обещаю выйти на работу не позже послезавтра.

– Жду, жду.

Он протиснулся обратно за стол и углубился в компьютер.

Наконец я собралась с духом и развернулась к двери.

Буквально четыре метра… дверь в палату. Легкое жужжание аппаратуры, бегущая линия сбивающегося с ритма сердца. В палате было прохладно, Полина лежала под двумя одеялами, изо рта торчала трубка искусственного дыхания, к подключичному катетеру подходило несколько капельниц сразу.

Вокруг все было такое же необжитое, как и в ординаторской. Пустой письменный стол посреди незанятых пока коек, белоснежные простыни, половина техники стояла еще не распакованной.

Я подкатила к койке Полины большое кожаное кресло на колесиках, уселась и съежилась от зябкой неуютной прохлады. Через несколько недель тут все уже будет по-другому, совсем другие запахи, пространство заполнится массой звуков и движением. Так я и сидела – молча, в тишине; переводя взгляд с ее безжизненного лица на показатели пульса и давления. Гнала столько километров – а теперь все мысли куда-то улетучились. Но зачем-то пришла все-таки… Слышит она или нет, но я должна теперь объяснить свое появление хотя бы себе самой.