же, которого многие считали фигурой значительнее Гитлера, быстро сошел со сцены. В дневниковой записи Геббельса за 9 декабря он значился «мертвецом». Два года спустя, когда Гитлер начал сводить старые счеты, он стал мертвецом уже не в переносном, а в буквальном смысле.

10 декабря, через неделю после того, как Шлейхер дал ему подножку, Папен затеял собственную интригу. Вечером того дня он выступил в закрытом клубе, объединявшем представителей аристократических и крупных финансовых кругов, после чего имел беседу с бароном Куртом фон Шредером — кёльнским банкиром, оказывавшим финансовую помощь нацистам. В этой беседе он попросил банкира устроить ему тайную встречу с Гитлером. В своих мемуарах Папен утверждал, что Шредер сам подсказал ему мысль о такой встрече, а он только согласился. По странному совпадению мысль о встрече высказал ему от имени нацистского лидера и Вильгельм Кепплер, экономический советник Гитлера и один из посредников между ним и деловыми кругами. И вот два человека, бывшие всего неделю назад во враждебных отношениях, приехали утром 4 января в Кёльн, в дом Шредера, чтобы побеседовать, как они думали, в обстановке полной секретности. К удивлению Папена, у входа его встретил какой-то человек и сфотографировал, однако он тотчас забыл о нем. Гитлер провел два часа наедине с Папеном и хозяином дома. Вначале беседа не клеилась, так как Гитлер начал упрекать Папена за плохое отношение к нацистам в бытность его канцлером, но скоро переключилась на то главное, что определило потом судьбу их обоих и страны в целом.

Момент для лидера НСДАП был решающий. После бегства Штрассера он лишь ценой нечеловеческих усилий сохранил единство партии. Но настроение у нацистов по-прежнему было подавленное, а финансовое положение партии было бедственное. Многие предрекали ей скорый конец. В дневниковых записях Геббельса, сделанных в этот период, читаем: «1932 год принес нам сплошные несчастья… Прошлое было трудным, будущее выглядит мрачным и унылым; не видно перспективы, пропала надежда».

Таким образом, положение Гитлера было далеко не таким выгодным, чтобы торговаться, однако не лучше обстояли дела и у Папена, потерявшего пост канцлера. Содержание их беседы является предметом споров. Папен утверждал на Нюрнбергском процессе и в мемуарах, что не стремился действовать против Шлейхера, а лишь рекомендовал Гитлеру войти в состав кабинета, формируемого генералом. Но, зная, как часто Папен делал лживые заявления, более достоверной кажется картина, нарисованная на процессе Шредером. Банкир заявил, что в действительности Папен предлагал заменить кабинет Шлейхера кабинетом Гитлера — Папена.

Переговоры, разумеется, велись в обстановке строжайшей секретности. Однако 5 января, к ужасу Папена и Гитлера, утренние берлинские газеты вышли с громадными заголовками, сообщавшими о встрече в Кёльне, с резко критическими редакционными статьями в адрес Папена за его предательство в отношении Шлейхера. Хитрый генерал, будучи человеком догадливым, послал в Кёльн своих людей. В их числе, как потом понял Папен, был и тот самый фотограф, который снимал его возле дома Шредера[197].

Тем временем канцлер Шлейхер, не теряя близорукого оптимизма, продолжал попытки создать жизнеспособное правительство. 15 декабря он выступил по радио с неофициальным обращением к нации, призывая забыть, что он генерал, и уверяя слушателей, что он не поддерживает «ни капитализм, ни социализм» и что его не приводят в ужас «такие понятия, как частная и плановая экономика». Свою основную задачу Шлейхер, по его словам, видел в том, чтобы дать работу безработным и вернуть устойчивость экономике государства. Налоги повышаться не будут, зарплата понижаться тоже не будет. Он даже идет на то, чтобы отменить последнее решение Папена о сокращении зарплаты и пособий. Кроме того, он отменяет квоты сельскохозяйственного производства, введенные в угоду крупным землевладельцам, и приступает к осуществлению планов, предусматривающих отчуждение у разорившихся юнкеров восточной части страны около 200 тыс. гектаров земли и раздачу ее 25 тыс. крестьянских семей. Цены на такие предметы первой необходимости, как уголь и мясо, будут подлежать строгому контролю.

Это была попытка заручиться поддержкой тех самых масс, которым он до этого противопоставлял себя и интересы которых игнорировал. За выступлением по радио последовали беседы Шлейхера с лидерами профсоюзов, у которых создалось впечатление, что в организованных рабочих и в армии он видит две главные будущие опоры нации. Однако рабочие профсоюзы не захотели сотрудничать с человеком, к которому не питали никакого доверия. Что касается промышленников и крупных землевладельцев, то они ополчились на нового канцлера за его программу, которую называли не иначе как большевистской, а дружеские жесты Шлейхера в адрес профсоюзов привели их в смятение. Владельцы крупных поместий негодовали по поводу его решения уменьшить государственные субсидии помещикам и приступить к экспроприации разорившихся поместий в Восточной Германии. 12 января «Ландбунд», объединение крупных помещиков, выступил с яростными нападками на правительство, а его руководство, в состав которого входили двое нацистов, заявило протест президенту. Гинденбург, сам ставший юнкером-землевладельцем, призвал канцлера к ответу. Тогда Шлейхер пригрозил опубликовать секретный доклад рейхстага об афере «Восточная помощь». В этом скандальном деле, о котором все знали, были замешаны сотни юнкерских семейств, разжиревших на безвозмездных государственных «займах», а также косвенно сам президент, поскольку восточно-прусское поместье, подаренное ему, было незаконно зарегистрировано на имя его сына, что освобождало последнего от налога на наследство.

4 января, в тот день, когда Папен и Гитлер совещались в Кёльне, канцлер устроил Штрассеру, возвратившемуся к тому времени из Италии, встречу с Гинденбургом. В беседе с президентом, состоявшейся два дня спустя, Штрассер дал согласие войти в кабинет Шлейхера. Этот шаг внес смятение в штаб нацистов, размещавшийся в тот момент на маленькой земле Липпе, где Гитлер и его главные подручные отчаянно бились за успех на местных выборах, чтобы укрепить позиции фюрера в дальнейших переговорах с Папеном. Лидеры НСДАП опасались, что если Штрассер действительно примет предложение канцлера, то партия окажется в весьма затруднительном положении. Так думал и Шлейхер. В беседе с австрийским министром юстиции Куртом фон Шушнигом, он безапелляционно заявил, что «герр Гитлер уже не проблема, его движение больше не представляет политической угрозы, судьба его решена, он канул в прошлое».

Но Штрассер не вошел в кабинет; не вошел в него и Гугенберг, лидер националистической партии. Оба решили вернуться к Гитлеру. Штрассера без обиняков отвергли, к Гугенбергу же отнеслись радушнее. 15 января, в тот самый день, когда Шлейхер доказывал Шушнигу, что с Гитлером покончено, нацисты добились успеха на местных выборах в Липпе. Успех, правда, был не столь уж значителен. Из 90 тыс. избирателей за нацистов проголосовало 38 тыс., или 39%, на 17% больше, чем на прошлых выборах. Но Геббельс