слушал. Одним махом обрубил всю мысленную связь и ринулся прочь из леса, чтобы на открытом пространстве, по прямой, как можно быстрее домчаться до круглого здания.

Я увидел ее, как только вскочил в ее двор. В комнате. На кровати. Лежащую лицом к стене. В последнем рывке я влетел в комнату, склонился над ней и прислушался — дышит ли.

И только потом перевел дыхание.

Мысленно представив себе «пещеру», я дал отбой подчиненным Стаса.

— Спасибо всем. Нашлась, — коротко проинформировал я их.

— Где она была? Как ты ее вычислил? Она в порядке? — посыпалось на меня со всех сторон.

— Не важно. В порядке. Давайте все вопросы завтра, — ответил я, и снова без размышлений оборвал контакт.

Потом я просто сидел в той комнате и смотрел на спящую Татьяну. Мне очень хотелось прикоснуться к ней, чтобы не только глазами — кожей убедиться, что это она и что с ней все хорошо.

Но я не решался. Банально боялся, что она проснется и глянет на меня теми далекими, чужими глазами, которыми взирала на меня все последнее время.

Спала Татьяна беспокойно. Дышала неровно, руками-ногами подергивала, ерзала, словно устроиться поудобнее старалась. И время от времени что-то бормотала — но как я ни прислушивался, ничего разобрать не смог.

Потом она вдруг ясно произнесла имя нашего сына. Повторила его, потом еще раз, и вдруг заговорила отчетливее.

— Игорь… Ты не подумай… Я не забыла… Я просто думала… Отличников поощряют… На землю… Побыстрее… К тебе…

Я и не заметил, как рядом с ней оказался. Мгновенно проснувшись, она вся сжалась, словно в ожидании удара. Я попросил у нее прощения за все сразу — и за это тоже. В ответ понеслось ее» Прости», и я понял, что чувствуют забиваемые камнями люди. Сработал пресловутый инстинкт самосохранения — я решительно пресек все дальнейшие разговоры и принялся мириться с ней по-настоящему. По-нашему. Как всегда на земле делал.

Под утро на меня навалился кошмар. Тускло освещенный пустынный больничный коридор. Медленно отворяющаяся дверь в одну из палат. Резкий медицинский запах. Попискивание приборов возле единственной занятой кровати. Неподвижное, бескровное, безжизненное тело на ней…

Тьфу ты, это же Марина! Ну, как я мог забыть связь со Стасом отключить? Первым моим побуждением было не отвечать — благо, Татьяна вчера показала, что мысленный контакт возможен только при обоюдном согласии сторон. Но с него же станется за телефон схватиться. А у меня накопилось … нечто, для Татьяниных ушей не предназначенное.

— Ну? — ограничился я нейтральным звуком, чтобы не расплескаться раньше времени.

— Выйди, — так же коротко ответил Стас.

Он ждал меня прямо во дворе. Вольготно развалясь в легком кресле возле столика. Спасло его только то, что сидел он в нем спиной к комнате.

Я обошел его стороной, чтобы не поддаться искушению отнюдь не воображаемого физического контакта, и сел в другое кресло. С противоположной стороны стола. Лицом к нему.

— Что здесь произошло? — отрывисто начал он.

— Ни звука! — мысленно отреагировал я. — Татьяне отдохнуть нужно.

Он повторил свой вопрос мысленно, сузив глаза в тонкие щелочки.

— Это я тебя хочу спросить! — Я тоже прищурился. — Своих амбалов в хвост и гриву гоняешь — твое право. На них пахать можно, они только крепче становятся. Но ты же и Татьяну решил досуха выжать…

— Не понял, — перебил он меня. — Мне казалось, что она с моими ребятами отлично сработалась.

— Тебе казалось? — усилил я напор. — Что ты вообще о ней знаешь? Она силы беречь не умеет, перед ней задачу поставь — вцепится и не успокоится, пока не догрызет.

— Ну, ладно, — нахмурился Стас. — Снизим нагрузку.

— Ты действительно не понимаешь, да? — Я глянул ему прямо в глаза. — Дело не в объеме задачи, а в ее сути. Не ее это работа.

— А вот это не тебе судить, — резко возразил он мне.

— Именно мне, — отрезал я. — Я ее лучше знаю, чем она сама. Жесткость ее натура не приемлет, даже если эта жесткость на благие цели направлена. Увлеклась она твоей задачей, не скрою, и решать ее вашими методами попробовала — и закончила нервным срывом. За какую-то пару недель. Что с ней через пару месяцев будет? Через пару лет?

— Через пару месяцев она будет на земле, — бросил Стас.

— Точно, будет, — уверил я его. — Но со мной. И я не дам ей на износ работать.

— Слушай, орел, — откинулся Стас на спинку кресла, — ты кому врешь — мне или себе? Я же знаю, что у твоих ей отрицательную характеристику дали.

— Упаси тебя все отцы-архангелы, — медленно отчеканил я, — и владыка наш Всевышний, сказать ей об этом. Такую характеристику ей одной дали, а я сказал, что она со мной на землю вернется, и как — это уже мое дело.

— Тон сбавь, — обронил Стас своим знаменитым вкрадчивым тоном, — а то тебя никто не упасет. Хранитель ты бывший, во всех смыслах, так что решать Татьяна сама за себя будет.

— Договорились, — неожиданно для себя самого согласился я, — но только давай по-честному. Ты в полном праве дать ей похвальную характеристику, с рекомендациями и запросами, но играть на ее желании к сыну вернуться — это свинство.

Ну-ну, подумал я про себя, посмотрим, чем он обоснует свой запрос — не открывая природы Татьяниного индивидуального курса.

Похоже, он об этом тоже подумал и решил не откладывать принятие Татьяной решения не только до конца ее обучения, но даже до окончания своего курса.

Когда мы с ней пришли в павильон карателей, возле двери, за которой она их обучала, топтались двое еще не посвященных.

— А почему вы не заходите? — улыбнулась им Татьяна.

— Там Вас командир ждет, — сообщил ей один из них.

Улыбка сбежала с ее лица, и глаза испуганно метнулись ко мне.

— Я тут побуду, — пообещал я ей, взглядом приглашая карателей попробовать помешать мне.

Стас появился минут через двадцать, которые мне двадцатью часами показались. Ступив в коридор и прикрыв за собой дверь, он вперился в меня немигающим взглядом.

Собрав все силы в кулак, я не отвел свой и через пару мгновений даже поднял вопросительно бровь.

Он опустил глаза, склонил голову и слегка развел руками.

Я гордо вскинул подбородок, едва сдержав победный вопль — вот никогда я по-настоящему в моей Татьяне не сомневался, даже в редчайшие минуты легкой меланхолии.

Подчиненные Стаса замерли по стойке «Смирно», как статуи, и даже дышать, по-моему, перестали. Только глазами водили от меня к нему.

— Разрешите приступить? — нервной скороговоркой произнес наконец один из них.

— Чтобы сегодня