внесения смятения во вверенное ему подразделение. — Больше никаких дискуссий — отвечать только на мои вопросы.

У них словно звук у всех отключили — рты захлопнулись, спины в струнку выпрямились, лица повернулись ко мне и глаза уставились на меня с ожиданием и готовностью.

На этот раз я покрылся холодным потом — узнай Стас о моей неизменной способности держать любую ситуацию под контролем, он и мне специальную должность у себя изобретет. Цербером над его костоломами. Чтобы Татьяне легче их координировать было. Такой аргумент мне не то, что руки — всего меня в бараний рог скрутит. И прощай возвращение в родной отдел.

— В качестве общей волны, — срочно вернулся я к обычному тону, — нужно выбрать воспоминание, объединяющее всех вас и не очень явно в глаза бросающееся. В какой операции вы все участвовали?

Они вновь переглянулись. Задумчиво.

— Нет таких, — решительно заявил, наконец, один. — Вот разве что логово темных однажды штурмовать пойдем…

— Без рассуждений! — снова не сдержался я. — На земле есть место, которое вы все посещаете? Не знаю, бар какой-нибудь, — добавил я, вспомнив разговоры Стаса о внеочередной увольнительной, которую ему пришлось дать своему подчиненному, доставившему наши воспоминания.

На этот раз они переглянулись с острым любопытством. Взаимным.

— У каждого свои предпочтения, — уклончиво ответил другой под аккомпанемент коротких смешков.

— А у нас? — не сдавался я. — Ваш этаж не пойдет — слишком явно. Этот павильон тоже. Где еще бываете?

— Да нигде, — ухмыльнулся третий. — Что мы там забыли? Но если надо… — Он поиграл бровями, косясь на соседей. — Вон к внештатникам можно наведаться…

Снова послышались смешки. Нездорово оживленные.

— Я сказал, только отвечать на мои вопросы! — опять пришлось мне повысить голос, хотя идея нашла во мне самый живой отклик.

Вот за этим я бы понаблюдал. Издалека. Но кто бы ни победил в этой схватке, несколько минут моего триумфа закончатся вежливыми расспросами Стаса, кто именно надоумил меня провоцировать открытое противостояние между силовыми структурами ангельского сообщества. Это если его костоломы выиграют. Если они проиграют, с него станется заговорить о моей подрывной деятельности в виде привязки волны связи его подчиненных к месту поражения.

Минуточку, а ведь с ним мы нашу волну вовсе не на место настроили! Я почувствовал прилив вдохновенного самопожертвования. Который оставил за собой ясную, четкую картину моей полной незаменимости для Стаса и моего центрального, скрепляющего и объединяющего положения в его подразделении.

На что он никогда не пойдет.

Даже ради Татьяны с ее талантами.

А мне независимый канал связи с его подчиненными никогда не помешает. Начнет опять руки выкручивать, получит восстание против тирана.

— Настраиваем волну вот здесь, — решительно заявил я потенциальным сообщникам, ткнув пальцем себе под ноги.

— Так об этом месте все же знают, — недоуменно протянул один из них.

— А о моих занятиях с вами в нем — нет! — отрезал я, и добавил безапелляционно: — С остальными я тоже здесь работать буду. Значит так: сейчас каждый представляет момент, когда я его в видимость выводил…

Они вдруг снова все подобрались, оживленно переглядываясь и плотоядно ухмыляясь.

— Да нет, — утробно проурчал тот, на ком они первом тренировались, — через физический контакт как-то надежнее будет…

Для полноты картины у них даже глаза засветились, и я еще успел подумать, что у стаи волков центральной, скрепляющей и объединяющей фигурой зачастую олень бывает…

Потом на меня градом посыпались картины. Их демонстрации мне своих приемов. Вместе с очень яркими физическими ощущениями. Которые воспринимались отнюдь не воображаемыми.

Если бы олень знал о нападении, он бы сбежал. Или рухнул. А так пришлось отбиваться. Не за жизнь, конечно, сражаясь, но за самоуважение точно. После первого момента растерянности я принялся отбрасывать в памяти унизительные картины и выдергивать оттуда другие — в которых мне уже удалось овладеть каждым трюком. Не особенно заботясь об их хронологической последовательности.

Судя по всему, мобилизованные мной сцены попали все же в цель — одна за другой до меня начала доходить ответная реакция. Мысленная. Эдакое насмешливое, слегка удивленное одобрение, словно олень умудрился им всем копытами по лбам настучать. До звона в ушах.

— Слушай, — с воодушевлением бросил мне один из них, уже выходя из «пещеры», — давай ты завтра остальных отмуштруешь, а потом мы как-то вечерком здесь все вместе соберемся?

— Раны сперва залижите, — пренебрежительно бросил ему я, скрестив на груди руки, чтобы не видно было, что они дрожат.

Когда они все вышли, меня еще хватило, чтобы доковылять до стены и медленно — очень медленно — сползти по ней на землю.

Отдышавшись, я в несколько заходов поднял себя с нее, попереступал с ноги на ногу, проверяя, не подкосятся ли они, и вышел в коридор — неторопливой, почти непринужденной походкой.

В коридоре никого не было. Кроме Татьяны. То жаркое нетерпение, с которым она бросилась мне навстречу, почти примирило меня с близким знакомством с высокими стандартами Стаса.

Но не надолго. Оказалось, что она ждала меня, всего лишь чтобы похвастаться успешным натаскиванием одного из Стасовых костоломов. Одного! За целый день! И больше всего меня насторожил тот восторг, с которым она говорила о тонком душевном контакте с — вы только подумайте! — карателем.

Она уже не видела ничего плохого в сотрудничестве с ними.

Она уже представляла себе работу у них как помощь.

Она уже нарисовала себе картину возвращения на землю в их рядах.

Она уже вкусила отраву их солдафонских манер.

Когда она повысила на меня голос, я сдержался. С трудом. Старательно напоминая себе, что когда на нее блажь находила, ее всегда нужно было мягкостью и терпением в здравый рассудок приводить.

Вот только это неоспоримое прежде правило осталось на земле — вместе с той Татьяной, с которой оно всегда там работало. Я в очередной раз проклял безликих их, лишивших Татьяну памяти — даже после ее возвращения моя возвышенная мечтательница необратимо изменилась. И видеть в ней даже отдельные черты решительной хищницы, все более похожей на Марину, было … тяжело.

Когда она предложила мне попробовать «преодолеть нашу реакцию друг на друга в инвертации», я ушам своим не поверил. Оставим в стороне формулировку, но ведь мы же уже это сделали! Я вообще готов был навсегда инвертироваться, чтобы всю вечность с ней в обнимку провести.

Но ее это уже, похоже, не привлекало. Ей теперь интереснее было эксперименты ставить — на живых, между прочим, существах. У одного подопытного кролика получилось — подайте другого. И ведь знала, что этот другой на нее намного сильнее реагирует, но это ерунда. Главное