Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я чуть не крякнул. Это он мне будет рассказывать про недопустимость «задавить оппонента»? Или у них допустимо только всей сворой давить, а если одиночка — то ни-ни? Или у них это стремление исключительно их внутренним приемом считается, а у посторонних они его как посягательство на свою исключительность воспринимают? Это такому они Татьяну научат, заманив ее к себе?
На тренировках в павильоне я еще как-то отвлекался, снова начав пристально приглядываться к Тени. Темный гений тоже говорил о его одержимости доминированием, но честное слово, я не увидел никакого противоречия между его напористостью и указаниями инструкторов.
А после занятий все эти мысли множились у меня в голове, как снежный ком, грозя разнести ее ко всем темным. И уж точно этот ком похоронил под собой всякую чушь, вроде мягкости, терпения и ненавязчивости, которые бесхребетно не препятствовали Татьяне воздвигать новую стенку между нами.
С такими стенками у меня всегда разговор был короткий. На земле, правда. Там ей никто зубы гениальностью и исключительностью не заговаривал. Там только я один о ее уникальности знал.
Я попробовал внушать ей воспоминания об этом — она поведала мне, что наконец-то нашла применение своему воображению.
Я попробовал прямо сказать ей, что ее используют — она принялась с жаром доказывать мне, насколько несправедливо бытующее мнение о карателях.
Я решительно попросил ее прекратить нести полный бред — она охотно согласилась, с головой уйдя в какие-то свои записи.
Я стал проводить все время во дворе, вспомнив, что мое отсутствие всегда приводило ее в чувство и восстанавливало порядок приоритетов. Не может она его не заметить. Во время моих отлучек с земли больше всего меня всегда тревожила мысль, что она сотворит что-нибудь, чтобы разыскать меня. Не может она не выйти…
Наконец, однажды она вышла. Чтобы поинтересоваться, не стоит ли нам показать Стасу результаты ее изысканий.
От этого «нам» у меня все тормоза сорвало. Хочет цену себе набивать — пожалуйста, но меня зачем так откровенно в прицеп записывать? Тащиться за кем бы то ни было в обозе я еще в самые первые дни нашего знакомства наотрез отказался.
Про Игоря я зря начал. Но и ей нечего было мне круглые глаза делать — под присмотром, понимаешь, ребенок. У кого? У самых зубастых из наших знакомых? Он Маугли, что ли? Это при живых-то родителях!
Дальше я уже не мог остановиться.
До сих пор не могу вспомнить, что я тогда наговорил, но судя по ее лицу, в какой-то момент я хватил лишку. Ничего — она сама меня вынудила встряску ей дать.
Глядя на ее окаменевшую спину, когда она пошла назад в комнату, я подумал, что, пожалуй, хватил лишку не один раз. Ничего — пусть подумает, когда это я ей хоть слово неправды говорил.
Увидев, как спустя несколько минут она снова вышла из комнаты и пошла вперед, глядя прямо перед собой ничего не видящими глазами, я подумал, а не снес ли я вместе с той стенкой и ее заодно. И шагнул к ней, чтобы срочно начинать мириться.
Она прошла мимо меня, как мимо пустого места, и холодно бросила через плечо, что идет на занятия.
У меня опять кровь закипела. Ей уже так не терпится в каратели, что она и свободное время рядом со мной проводить не хочет? Пусть идет, куда хочет — хоть ко всем темным!
Нет! Святые отцы-архангелы, это не я подумал, это недостойная Ангела злость ляпнула! Все беру назад, все до единого слова — и ни единого больше не издам, только не отправляйте ее никуда, кроме павильона!
Додумал я свое обращение к отцам-архангелам уже за пределами двора. Где увидел, что Татьяна уже приближается к лесу. Я открыл рот, чтобы окликнуть ее, но тут же захлопнул его — лучше, от греха, сдержать обещание, данное высшим силам.
Это на земле я наотрез отказался в обозе трястись, а здесь так и дотащился прицепом за Татьяной до самого павильона карателей. Молча. Она ни разу не оглянулась по дороге и, переступив порог павильона, также без колебаний прямо направилась в свое обычное помещение.
Мысленно поблагодарив отцов-архангелов, я пошел по коридору, с ноги открывая каждую дверь. Никого из студентов в такую рань там еще, конечно, не было, но инструкторы Стаса находились на рабочих местах круглосуточно. В тот день они получили свою долгожданную схватку со мной.
Когда часть из них ушла тренировать студентов, я даже расстроился — только-только раззадорил их как следует, а теперь весь их пыл на бестолковых новичков уйдет. Зато остальным я в тот день показал, что стандарты хранителей — по крайней мере, их старой гвардии — ничуть не ниже их собственных.
Спустя некоторое время еще двое ретировались — вроде, как с Татьяной заниматься. Ну да, конечно, сразу вдвоем! Или Татьяна уже в многостаночницы записалась?
Окончательно рассвирепев, я бросился было на оставшихся с букетом их же приемов в руках, но сбежавшая парочка неожиданно быстро вернулась. С третьим — одним из тех, которые ушли раньше. Свистнув с порога, он жестом призвал мои уже почти поверженные жертвы и принялся негромко что-то говорить им, возбужденно жестикулируя.
— Мне вам техническое поражение засчитать? — раздраженно рявкнул я.
— Слушай, давай в другой раз закончим, — повернулся ко мне оратор с извиняющимся видом. — Нам срочно нужно командира вызвать.
— Что случилось? — напрягся я.
— Эта девчонка — просто клад! — У него снова глаза по-волчьи засветились. — Она ангелов в видимости засечь может…
— Где она? — заорал я, не дослушав.
— Ушла, — озадаченно нахмурился он
Я вылетел из «пещеры», от всей души расшвыряв в стороны тех, кто попался мне под руки и ноги.
Значит, вот как, Татьяна Сергеевна? Вот зачем Вам так не терпелось сегодня к своим новым собратьям попасть? Еще сильнее удивить их захотелось? Очередным своим талантом впечатлить? Гром их восторгов чуть поутих — освежить понадобилось?
Выскочив из павильона карателей, я даже инвертироваться не стал — понесся к круглому зданию с такой скоростью, что меня все равно никто бы не заметил.
Открытое пространство вообще за пару прыжков преодолел.
И кустарник перед Татьяниным двором даже