Была установлена весьма высокая плата – восемьдесят тысяч иен за контейнер. Четыреста тысяч в неделю, миллион шестьсот тысяч в месяц. Мне бы в жизни таких денег не заработать.

Разумеется, я не вступил в сделку непосредственно с «отрядом повстанцев». Между нами стоял заслуживающий доверия посредник. По вторникам, перед рассветом, он получал у «повстанцев» контейнеры, на небольшом грузовике привозил их сюда и оставлял на верхнем шоссе. Я забирал груз и всю остальную работу делал уже сам. С помощью блока опускал контейнеры на крышу разбитой «Субару-360», которая маскирует вход в каменоломню, и с заднего сиденья через окно, в котором нет стекла, втаскивал внутрь. А оттуда на тачке перевозил на корабль. Работа тяжелая, но, если хочешь заработать, выбирать не приходится, к тому же я не мог допустить, чтобы кто-то еще узнал о существовании унитаза.

Перед тем как приступить к работе, пришлось провести необходимую подготовку. Я решил не успокаиваться до тех пор, пока не узнаю, куда поступает то, что сливается в унитаз. Здравый смысл подсказывал, что в море. Морское дно здесь продолжает рельеф суши, и отмель тянется довольно далеко, поэтому установить, где выход подземных вод, затруднительно. А ведь если взяться за это дело, думал я, придется заниматься незаконным сбросом отравляющих веществ. Поэтому прежде всего необходимо было выяснить, до каких пределов безопасно то, чем я собирался промышлять. Если волны будут выбрасывать на берег трупы собак и кошек или отравляющие вещества, это в конце концов привлечет внимание властей.

Я выбрал безветренный день и время, когда не было ни сильного прилива, ни отлива, и вылил в унитаз пятьсот граммов пищевого красителя. Потом занял позицию на пешеходном мостике, построенном на вершине холма Жаворонков, откуда открывался широкий обзор, и стал наблюдать, но на морской поверхности красного пятна нигде не появилось. И, уже приступив к работе, я ни разу не слыхал, чтобы где-то поблизости плавала дохлая рыба. Видимо, грунтовые воды, с которыми соединен сток унитаза, выходят из-под земли далеко в открытом море. Или, возможно, очищаются стремительным морским течением. Никто пока шума не поднял – значит все в порядке. И я мог спокойно продолжать свое дело. Какая разница – все равно приближается конец света…

Однако в начале этого месяца обстоятельства резко изменились. Однажды, вскоре после того как было объявлено, что сезон дождей кончился, я ждал на перекрестке, пока зажжется зеленый свет. Рядом оказался черный фургон, напоминающий не то полицейский автомобиль, не то агитмашину какой-то правой организации. На боку белой краской были изображены две скрещенные метлы. На концах бампера торчали флажки с той же эмблемой. Наверное, решил я, патрульная машина «отряда повстанцев», о которой мне уже приходилось слышать. О ней рассказывал посредник, но собственными глазами я увидел ее впервые. Особой радости я не испытал, но, поскольку «повстанцы» как-никак были моими клиентами, смотрел на автомобиль с некоторым (хотя и нейтральным) интересом. Неожиданно мы встретились глазами с человеком, сидевшим рядом с водителем. Огромный мужчина, упиравшийся головой чуть ли не в потолок фургона, неотрывно смотрел в окно моего джипа. Меня обожгло, словно я схватил голыми руками кусок сухого льда. Большие темные очки и борода сильно изменили внешность, но зеленую охотничью шляпу ни с чем не спутаешь.

Мой родной отец – Тупой Кабан!

Последний раз мы виделись пять лет назад. И сейчас мне не доставило никакой радости узнать, что он еще жив (хотя и похож на жалкого нищего или на человека, страдающего размягчением мозга). Точно желток в яйце, он удобно устроился в патрульной машине «отряда повстанцев», самых выгодных моих клиентов. Нас разделяло меньше двух метров, и я мог ясно различить эмблему на левом рукаве его темно-синей форменной тужурки. И три вышитых золотых уголка. Судя по знакам различия, обычным для любой организации, золото означало, что он находится в ранге генерала, а три уголка свидетельствовали о самом высоком положении. То есть он был либо полным генералом, либо маршалом, а может быть, даже главнокомандующим. Я знать не знал, на кого работаю, и теперь подумал: нечего сказать, хорошего партнера нашел я для заключения сделки. Меня словно паралич разбил, и еще долго после того, как зажегся зеленый свет, я не мог заставить себя нажать на педаль.

Реакция последовала немедленно. Со следующей же недели я лишился работы. Сначала я заподозрил в этом посредника. Он был сыном владельца кондитерской «Сэнгокуя», находившейся в нашем квартале, и носил ту же фамилию – Сэнгоку. Если бы не он, откуда бы Тупой Кабан узнал, что я как-то связан с ликвидацией шестивалентного хрома. Скорее всего, Тупой Кабан, обожающий бравировать своими пороками (издеваясь над собой, он получает мазохистское удовлетворение), просто сказал попутчикам-«повстанцам», что повстречался на перекрестке со своим сыном. А находившийся с ним в машине Сэнгоку, чтобы придать себе веса, похвастался, что знает человека, о котором идет речь, – мол, это как раз тот, кому поручена незаконная ликвидация отходов. Тупой Кабан, естественно, тут же решил прекратить поставку контейнеров. Пытается взять меня измором, лишив средств к существованию. И вынудить сдать свои позиции, чтобы самому без боя занять их, – такую он, скорее всего, задумал операцию. Ведь это он приковал меня когда-то к унитазу, и ему были прекрасно известны его возможности.

Разумеется, Сэнгоку решительно отверг мои подозрения. Начать с того, что он получал от меня двадцать процентов комиссионных за посредничество и пострадал от разрыва сделки не меньше, чем я. Может быть, он и прав. Какие бы выгодные условия ни сулили ему «повстанцы», найти столь же безопасное место для сброса шестивалентного хрома он все равно не сможет, значит перестроиться ему не так просто. Так или иначе, «повстанцы» будут вынуждены снова начать переговоры о возобновлении поставок, и я утвердился в решимости не поддаваться, выдержать осаду, сколько бы она ни продолжалась. Мне кажется, именно с этого времени я стал ощущать, что на корабле завелись «крысы».

– Я бы никогда не доверилась такому человеку, как Сэнгоку. – Женщина, рисуя пальцем круги на подлокотнике дивана, изменила положение ног, еще больше оголив колени. Податливые, нежные колени.

– Согласен. – В углах рта зазывалы пузырилась слюна. – Может быть, Сэнгоку и был тем типом, которого мне не удалось схватить.

– Наверное, хотел выведать мои планы.

– Последняя на сегодня. – Продавец насекомых, точно священнодействуя, прикурил сигарету.

Не могу сказать, что я полностью доверял Сэнгоку. Он и иероглифы для фамилии выбрал позначительней[19], чтобы скрыть свое низкое происхождение (хотя, возможно, его предки и в самом деле писали ее именно