6 (18) января Биконсфилд в докладе королеве писал, что «мы должны быть готовы вступить в войну», если русские условия мира окажутся не такими, которые Англия «вправе ожидать». А на следующий день он уже старался подготовить королеву «к расколу кабинета, неизбежной войне с Россией даже без союзников и многим другим испытаниям»[946]. Особо раздражала Дизраэли позиция двух кабинетных миротворцев — лорда Дерби и госсекретаря по делам колоний лорда Карнарвона. Но ответ Виктории оказался не в духе настроений этих «голубей мира». Она писала, что ей «стыдно за поведение кабинета»[947]. И Виктория решительно поддержала своего премьера:

Стремясь в очередной раз отыскать «европейскую пехоту» на случай войны против России, Дизраэли основное внимание сосредоточил на Австро-Венгрии. Из недовольства Вены русскими условиями мира он решил выжать максимум выгоды и предложил членам кабинета инициировать «оборонительный союз» с Австро-Венгрией. В целом, как писал Сетон-Уотсон, это было «тепло принято» большинством, несмотря на враждебность «жесткой оппозиции» лорда Дерби.

«Но ничего из этого не вышло, — продолжал английский историк, — по простой причине: ни один член правительства полностью не доверял другому»[949]. Двенадцать членов кабинета, жаловался Биконсфилд королеве, оказались «разбиты на семь партий»[950]. В оценке премьера более всего впечатлял разброс мнений:

Выстраивать в таком бедламе фронт давления на Россию оказалось весьма не просто.

Но и «поймать в сети изворотливого» графа Андраши, как метко заметил В. Н. Виноградов, оказалось «потруднее, чем налима в чеховском рассказе»[952]. Как следовало из донесения П. А. Шувалова от 9 (21) января, «Андраши попросил, чтобы британский флот был немедленно послан в Константинополь, обещая сотрудничество Австрии на суше». Биконсфилд ухватился за эту нить и попытался связать Вену соответствующим соглашением. К 8 (20) января проект соглашения уже лежал на столе Андраши. Однако граф отказался его подписать, «заявив, что Австрия не просила, а только советовала послать флот в Константинополь»[953]. Андраши, в пику последним заявлениям Петербурга, склонялся к началу более тесного антироссийского взаимодействия с Лондоном и хотел подкрепить его военными мероприятиями. Однако против этого решительно выступили представители австро-венгерских военных кругов. В результате, когда для Андраши озвучили «тонкий» намек британского премьера: не предпримет ли Австро-Венгрия «удачного хода» — мобилизации войск с целью приструнить Россию на Балканах, — из Вены пришел быстрый ответ: «это будет невозможно до тех пор, пока русские войска не заставят нас это сделать»[954].

5 (17) января у императора состоялось совещание, которое он наметил еще в канун нового года. На нем присутствовали А. М. Горчаков, Д. А. Милютин, Н. П. Игнатьев, Н. К. Гирс, А. Г. Жомини. Несмотря на возражения Горчакова, Игнатьев не только принял участие в совещании, но и зачитал подготовленный им проект «прелиминарного мирного договора» с Турцией. «Дело, казалось бы, заслуживало самого серьезного обсуждения, — вспоминал Милютин, — однако чтение Игнатьева было выслушано почти без всяких замечаний, и большая часть поставленных им вопросов осталась без категорического разрешения»[955].

Зато опасения, вызванные сближением Лондона и Вены, подтолкнули к принятию следующего решения: «…тотчас по подписании перемирия вступить в непосредственные переговоры с Портой о заключении мира, предупредив в то же время великие державы, что мир этот будет лишь “предварительным”, и все вопросы, представляющие общеевропейский интерес, будут окончательно разрешены не иначе, как по соглашению с Европой»[956]. Об этом решении Александр II письменно уведомил Вильгельма I и Франца-Иосифа, а ведомство канцлера Горчакова 13 (25) января разослало послам в столицах великих держав соответствующий циркуляр.

Но все же в центре внимания в тот день оказалось иное. Прямо в ходе совещания Горчаков принялся сочинять телеграмму великому князю Николаю Николаевичу, в которой развил указание императора о затягивании переговоров и просил главнокомандующего не объявлять турецким уполномоченным условий мира, а сначала самому запросить их предположения на этот счет и затем отправить их на согласование в Петербург. Далее в телеграмме говорилось:

Итак, как заметил Милютин, «теперь главная цель этой проволочки состоит в том, чтобы сперва сойтись с Австрией». Но по итогам совещания 5 (17) января военный министр выразил сомнение в том, что дипломатическими заговорами можно ослабить претензии Вены. Здесь, по мнению Милютина, нужны «какие-нибудь более существенные, реальные удовлетворения; говоря попросту, нужно подкупить Австрию, нужна ей взятка; а мы все требуем бескорыстной платонической дружбы»[958].