– Нет, – ответил Вульфстан, – грабители не тронули ни одного селения, кроме Лонгриггса, жители которого, как я уже сказал, спаслись, да ещё того домика, что стоит неподалёку отсюда и зовётся Холмами Хартшоу. Там и в самом деле пропали две женщины, но мы не нашли тел, ни мужских, ни женских, как и признаков убийства, не считая зарезанных коров и овец. И должен вам сказать, что сегодня утром мы всё тщательно обыскали – вот-вот, – заглядывая в каждые заросли и обшаривая каждый лесной уголок.

– Возможно ли, – спросил Осберн, – чтобы нападавшие увели женщин с собой?

И Вульфстан ответил:

– Боюсь, так оно и есть.

Осберн произнёс:

– Что ж, эта потеря двух женщин, которых вы, возможно, ещё и найдёте, невелика. Горестна потеря воинов в сражениях. Но не скоро, думаю, разбойники, познавшие доблесть жителей Западной долины, отважатся вновь вступить в эти земли. Слава же Господу Богу, что здравствует такой народ, и да здравствует он вечно!

Юноша говорил неспешно и громко, чтобы слышал весь собравшийся люд, и крепкие гулкие возгласы раздались в знак одобрения, в ответ на его слова. Те же, кто стоял к Осберну ближе остальных, рассказывали, что лицо его, пока он говорил, было мрачным и бледным, и им казалось, что если можно было бы обнажить в той стычке на западном берегу Широкий Косарь, то пало бы ещё больше разбойников.

Жители берегов разошлись, и Осберн с мужами из Ведермеля отправился домой, да и остальной народ Восточной долины разбрёлся по домам. А жители Западной долины, опасаясь обидеть гномов, собрали с места сражения тела павших разбойников. Их погребли в земле, недалеко от того места, где беседовали с жителями Востока. Над телами воздвигли высокий курган, который и по сей день зовётся Разбойничьим курганом. Общим же счётом в том бою убили воины Восточной долины семь десятков и ещё семерых разбойников.

Прошли дни, и наступило лето, а Осберн всё ещё был в Ведермеле. Он по-прежнему выполнял самую разную работу, и ничуть не хуже, чем раньше. И всё же люди дивились, что, хотя в общении со всеми юноша и казался спокойным и дружелюбным, тоска его по воинам, павшим в Битве у Расколотого холма, лишь немного стихла. Он часто сидел, беседуя со Стефаном Едоком, уже исцелившимся за это время от своих ран. Считали даже, что юноша учился у Стефана некоему тайному знанию, ибо полагали, что Стефан сам им владеет. Каждый третий день Осберн ходил в одиночку к Излучине Расколотого холма и просиживал там весь день до заката, но так и не узнал ничего нового об Эльфхильд. Впрочем, он на это и не надеялся. С того берега ему поведали, что в Холмах Хартшоу никто так и не появился, что дом и двор стоят заброшенные, да такими, похоже, и останутся.

Когда же до праздника летнего солнцестояния осталось лишь три ночи, Осберн после долгой беседы со Стефаном уложил в заплечный мешок немного припасов и под вечер отправился пешком вверх по склонам холмов к предгорьям, в ту самую маленькую долину, где он впервые встретил Железноголового. Там он сел у ручья на траву, поел, а когда стемнело, как может стемнеть июньской ночью, лёг и заснул, уверенный в полной своей безопасности. Проснулся юноша, когда уже занялась заря. Он умылся в ручье, оделся и сел в ожидании восхода, и когда солнце встало и лучи его засверкали на чём-то блестящем, поднимавшемся над вершиной холма как раз напротив юноши, Осберн уже знал, что это пришёл его друг Железноголовый, пришёл в том самом обличии, в котором впервые явился юноше. Именно этого Осберн и ожидал.

Он поднялся, чтобы поприветствовать друга, и Железноголовый подошёл к нему, обнял и поцеловал, а Осберн заплакал от жалости к себе и проснувшейся надежды. Тогда Железноголовый произнёс:

– Я знаю, почему ты пришёл ко мне. Не так давно я возложил на тебя свои руки, чтобы укрепить твоё тело пред предстоящим приключением, теперь же тебе хотелось бы, чтобы я так же укрепил твою душу. Я сделаю для этого всё, что могу, но сперва мы поедим даров Ведермеля, чтобы ты смог увидеть, как крепко я люблю тебя и ту землю, что тебя взрастила.

Осберн встал, разжёг огонь и приготовил пищу. Они ели в своё удовольствие, как хорошие друзья, а когда наелись, Железноголовый спросил:

– Теперь ответь, поведаешь ли ты свою историю, зная, что она мне и так уже известна?

Осберн ответил:

– Я бы хотел её рассказать.

– У нас ещё есть время, – кивнул Железноголовый, по-дружески улыбаясь, – так что не торопись.

Осберн тут же приступил к рассказу. Не тратя слишком много слов, он больше всего говорил об Эльфхильд, о том, какой она была в последнее время, как нежны были её речи и как на них отзывалось его сердце. И когда он окончил, Железноголовый спросил:

– Хочешь ли ты и дальше жить среди твоего народа в Доле?

Осберн ответил:

– Я хочу жить и умереть там, и жить так, как живёт народ моих отцов.

Железноголовый сказал:

– Тогда тебе следует исцелиться от твоей беды – ты должен забыть свою любовь и своё томление или хотя бы думай о прочих делах больше, чем об этом. И я не хочу, чтобы мой воспитанник стал брюзгой среди своих родичей, ведь от этого и неудача приходит.

Осберн нахмурился:

– Так я не излечусь. Разве я не знаю, что она тоже охвачена печалью и томлением? Разве могу я оставить её, словно подлец, что бросает раненого друга пред лицом сильного противника?

Железноголовый улыбнулся. Он спросил:

– Ты не излечишься? Хорошо. Тогда тебе не следует и оставаться в Долине среди родичей, забери свою печаль в чужие земли, где никто не напомнит тебе, каким весёлым ты был прежде.

– Так я и сделаю, – согласился Осберн. – Пусть так и будет, если уж ты этого хочешь. Но разве ты не скажешь ещё чего-нибудь, чтобы воодушевить меня перед долгим путешествием?

– Скажу, – произнёс Железноголовый. – Скажу, что хотя мир и велик, но в нём есть много дорог, и мне кажется, что среди них найдётся такая, на которой вы с Эльфхильд встретитесь.

Осберн сказал:

– Будь же счастлив всю жизнь, произнёсший эти слова! Смотри, как просветлело моё лицо, когда я услышал их!

Железноголовый произнёс:

– Это надежда, сын мой. Она быстро вспыхивает и так же быстро угасает. Но я собирался дать тебе вовсе не её. Я бы хотел, чтобы твоя надежда не покидала тебя, пока ты ещё не свершил все предначертанные тебе подвиги. Вспомни-ка, ты сам как-то сказал Эльфхильд, что единственный способ переправиться через Разлучающий поток – это одному из вас, а то и обоим, пуститься в странствие. Скажи же мне теперь, что ты намерен делать в ближайшие дни?

Осберн ответил:

– Я уже думал об этом и решил, что когда окончится праздник Середины лета, я распрощаюсь со своим народом и поскачу в Истчипинг к сэру Медарду. Мне кажется, он как раз тот, кто сможет направить меня на путь свершений.