«Что ж, – улыбнулся он, – сыновья Гамдира* так однажды потерпели неудачу, и когда-нибудь дойдёт дело и до других». И он спросил, правда ли, что последний год в Доле не задался. Старушка отвечала, что для западной части долины, где никого не призывали на войну, так оно и было. И опять разговор прервался. Но старушка, как мне кажется, пристально смотрела на гостя. Немного времени спустя Анна спросила, не хочет ли гость спать, но он ответил, что лучше посидит, пока еда не уляжется. Тогда старушка попросила меня отправиться в постель, что я и сделала не без удовольствия, ибо мне не нравились взгляды того человека, которые он бросал на меня после разговора. Кровать же моя была складная, но к ней нужно было пройти в другую комнату, внутреннюю, довольно длинную. Там я легла и быстро заснула, но прежде мне показалось, что Анна с гостем завели довольно длинный разговор. И более того, прежде чем я погрузилась в крепкий сон, Анна подошла ко мне и провела надо мной руками.

Когда же я вновь проснулась, мне показалось, что я спала очень долго. Я соскользнула с кровати и взяла было свою сорочку, чтобы надеть, но в тот же момент отшатнулась, ибо предо мной, держась одной рукой за дверь моей ниши и с кинжалом в другой, в одной рубашке стоял наш гость. В тот же момент вошла госпожа Анна и произнесла: «Не смущайся, ибо он всё ещё спит, хоть глаза его и открыты. Быстрее одевайся, Эльфхильд моя, и ступай за мной. Пусть он проснётся без нас». Так я и сделала, хотя и не до конца поняла слова старушки. Когда же мы вышли во двор, а затем и на луг, Анна рассказала мне всё. Этот негодяй после того, как я отправилась спать, просил её назвать цену, за которую он мог бы спокойно забрать меня в полное своё владычество. «А это легко сделать, – говорил он, – ведь я вижу, что ты опытна в колдовстве и можешь погрузить деву в сон, чтобы она не проснулась до нужного срока. Ведь, – сказал он, – у меня две цели: получить её в свои руки, чтобы делать с ней всё, что захочется, а потом забрать её домой, желает она того или нет». – «Послушай, – ответила Анна, – я не хотела отказывать ему сразу, чтобы лис крепче попался в мою ловушку. Поэтому я только хмыкнула и сказала, что он, возможно, сам пожалеет о своей сделке, если полностью не уверится, что она того стоит. Говоря кратко, я то подталкивала его, то удерживала, а затем опять удерживала и подталкивала, и наконец он снял свою верхнюю одежду, взял в руку обнажённый кинжал, а другой взялся за дверь. Понимаешь, дорогая моя, твоя дверь мне давно знакома, и я могу заставить её повиноваться мне, как только пожелаю. Поэтому, увидев на ней руку торговца, я произнесла несколько слов и отправилась спать, уверенная, что этот бродяга не сможет сдвинуть ни руки с дверной доски, ни ноги с половицы, пока не истекут назначенные мною сроки. Тебя же я тоже погрузила в сон до самого твоего пробуждения сейчас». – «Но что нам теперь делать?» – спросила я. Анна ответила: «Мы останемся здесь, в рощице. На столе гостя ждёт еда, да и одежду ему нетрудно будет найти, и он знает, где его конь, вещи и седельные сумки. Я сомневаюсь, что он не захочет попрощаться с тобой, да и со мной, ведь в нём недостанет мужества сдержать себя и не поднять меча на старуху с девушкой». И мы забрались в рощицу. Я говорила тебе, что она стоит позади нашего дома, не далее одного фарлонга от него. Там мы и лежали, пока солнце не перевалило за полдень и пока невдалеке мы не услышали конский топот. Тогда мы подползли к самому краю леса и тихонько выглянули. Тут мы увидели, что наш торговец вместе со своими седельными сумками и всем прочим отъезжает на запад, и лицо у него усталое и печальное. Анна язвительно усмехнулась, да и я сама не смогла удержаться от смеха. Но отчего же ты не смеёшься, Осберн?

Юноша вскочил и свирепо воскликнул:

– Хотел бы я быть там, чтобы расколоть его череп! Многих и лучше его убивал я по меньшему поводу.

Воцарилось недолгое молчание, девушка сидела, с любовью глядя на Осберна. Наконец, она спросила:

– Возлюбленный, сердишься ли ты на меня за этот рассказ?

– Нет, нет, – ответил он. – Как же мне жить, если ты не будешь рассказывать всё, что происходит с тобой? И всё же, должен признаться тебе, я уже почти желаю никогда не знать этой истории. Ведь ты живёшь на той стороне, и нет у тебя иного защитника, кроме старушки. И хотя я хорошо помню всё, что ты мне о ней рассказывала, да и этот последний рассказ не исключение, и знаю, что она повелевает великой силой, но ведь она не всегда рядом с тобой, да и вряд ли постоянно о тебе думает. Боже упаси, возлюбленная моя, чтобы мне пришлось говорить с тобой на языке придворных, что в ходу в знатных домах да господских дворцах, где манеры ради произносят много лишнего, да и далеко не всегда такие придворные настолько хороши, чтобы быть подобными бесценным жемчужинам, для охраны которых нужно целое войско. Но вот что я скажу… – юноша при этом покраснел, – ты так мила и так нежна, что даже твоего мужа, твоей любви и его крепких добрых друзей, что любят его, будет недостаточно, чтобы сохранить тебя в безопасности в этом одиноком месте. И при всём том я не могу помочь тебе ничем, словно я лишь деревянный истукан.

Эльфхильд теперь тоже встала, и Осберн увидел, что по щекам её бегут слёзы. Он протянул к ней свои руки, но она промолвила:

– Не печалься так сильно, друг мой. Знай, что, как и твои слёзы, мои не только от печали по твоему горю, но – о! – больше, и от радости, что ты так добр ко мне. И ещё одно должна я тебе сказать. Если я и осталась совсем одна, без родных, то в моём доме всё же есть один друг, притом такой, что любит меня. И теперь я буду каждый день приходить в наше условленное место, и старушка не запретит мне. И я знаю, что и ты часто будешь приходить, чтобы навестить меня, хотя, возможно, и нередко будешь пропускать наши встречи, ибо я понимаю, сколько тебе предстоит работы, когда народ призывает тебя на службу. Поэтому, когда бы ты ни пропустил встречу, я не опечалюсь, а если не пропустишь – то и вовсе славно.

В тот момент Осберну показалось, что он, наконец, узнал всю силу любви Эльфхильд. Но она, подтянув поясок, произнесла:

– Теперь же, прошу, не откладывай более, но расскажи мне о своих подвигах. Ибо короткий осенний день вскоре подойдёт к концу, и мгновение нашего расставания наступит скорее, чем мы будем к нему готовы.

Так Осберн и поступил. Впрочем, по правде говоря, сперва из него выходил худой сказитель, так сильно был занят его ум тем, что ему поведала Эльфхильд, зато через время в нём пробудилось мастерство скальда, и он многое рассказал так, что девушке казалось, будто она видит всё своими собственными глазами. Осберн так увлёк её своими историями, что она слушала до того самого времени, пока над землёй не сгустились сумерки. Только тогда юноша расстался с девушкой, чтобы окончить повесть о войне в Истчипинге через день.

И вот Осберн отправился домой, в Ведермель, и сначала ему подумалось, что эта первая встреча после такого долгого расставания была не столь чудесной, как он ожидал, ибо и желание быть рядом со своей возлюбленной, и страх, выросший в юноше, страх того, что Эльфхильд могут похитить, сжимали теперь его сердце. Но немного погодя, когда Осберн поработал, а потом побыл наедине с собой, все эти сомнения и смятения рассеялись, растворившись в воспоминании о любимой девушке, которая как наяву вставала пред его взором, и теперь в том томлении, что юноша испытывал к ней, почти не осталось боли, только сладость.