Напротив, я вновь ощутила себя игрушкой в чужих руках. Воображение нарисовало картину: Свет и Тьма — два Ангела в белых и чёрных одеждах — сидели за шахматной доской, а на её поверхности находились миллиарды и миллиарды клеток, вместо фигур заставленные людьми. И Высшие Силы передвигали, переставляли и отдавали нас на растерзание, без ропота скидывая убитых с игрового поля. Да, они поступали бездушно, но без этого мы сами, как таковые, перестали бы существовать, ведь вне игры наше существование не имело никакого смысла…

—Ему пора,— повторил Елиазар, нарушив тишину, окутавшую нас.

Сколько он ждал меня, я не знала — может, пару минут, а может, много часов. Только на поле уже не осталось никого живого, и лишь Старцы бродили среди мёртвых, собирая их души, да где-то за моей спиной подобную работу выполняли Черти. Я понимала, что должна отпустить Стража, однако по-прежнему сидела, обхватив его тело руками. Мне хотелось навсегда остаться рядом, замереть каменной статуей или присоединиться к нему на пути в бесконечность, но Старец не мог этого позволить…

Наконец, я наклонилась и поцеловала Давида в ледяные губы.

—Прощай…— прошептала я.— Моя душа с тобою всегда…

И ощутила, как внутри волной протеста всколыхнулось отчаяние. Оно ринулось наружу, подобно взбесившемуся огненному зверю, раздирая грудную клетку, разрывая лёгкие, испепеляя сознание и болезненно выжигая шрамы на сжавшемся сердце. Но внешне я осталась спокойна и лишь отрешённо наблюдала, как Елиазар медленно вскинул руки к небу, а затем безмолвно, одними губами что-то произнёс, обращаясь к Высшим Силам.

В то же мгновение Давид посерел. Его кожа ссохлась и обтянула кости, подобно старой бумаге, будто он умер не сегодня, а много дней назад. Будто кто-то незримый высосал из него последние капли жизни, за секунды превратив могучее, подтянутое тело в дряхлое и немощное, какое должно было быть у умершего собственной смертью старика. Чёрные глаза, пленившие мою душу и терзавшие память, провалились, оставив глазницы пустыми, нос впал, а губы поджались, оголив зубы и предав красивому лицу ехидное выражение. Оно превратилось в сморщенный череп, а сам Страж — в костлявую, наполовину истлевшую мумию.

Лишившись влаги, его тело стало почти невесомым. Я осознала, что держала в руках хрупкие останки, которые могли обратиться в прах от любого неловкого движения, дуновения ветра или колыхания душного воздуха, и замерла, стараясь не шевелиться и не дышать. Но, несмотря на все усилия, серая поверхность вдруг пошла трещинами. И Страж рассыпался пеплом. Лёгкие частицы, словно хлопья снега, взмыли ввысь и закружились в безмолвном танце, устремившись к беспокойному небу. Они скользили легко и плавно, не подчиняясь земному притяжению, растворяясь в клубах пара и исчезая, навеки покидая тёмный мир.

Я не знала, куда увлекал их незримый ветер, но это было прекрасно…

Душа во мне больше не жила.

Тысячелетиями привязанная к душе Стража, она ушла вместе с ним, оставив плотскую оболочку пустой и неприкаянной. Словно марионетка, кукла, лишённая содержимого, моё тело брело среди искалеченных трупов и высоких фигур Чертей и Старцев, забиравших своих мёртвых. Невидящим взглядом я провожала таявший в воздухе пепел и исчезавшую под чёрными вихрями кровь. Ужасные картины теперь не шокировали, недавно поражавшие сознание вещи — совершенно не волновали, как не волновали Битвы, Ангелы, Демоны, Свет, Тьма и другие миры. Зачем было пытаться их понять или осознать? Мне стало всё равно, кто теперь одержит победу. Я и в своей жизни больше не нуждалась, а во всех остальных и подавно…

Что же дальше?

Бороться?

Сражаться?

Пытаться выжить?

Зачем?..

Я не хотела видеть ни это небо, ни далёкую синеву неба земного. Просто не могла, поскольку знала — боль и страдания, которые испытывала сейчас, продлятся до конца моих дней. Никакие воспоминания их не утолят, никакие радости не затронут. Наше странное, угрюмое счастье превратится в постоянное напоминание о совершённых ошибках, недосягаемых возможностях и жутким кошмаром, разрывающим разум на части, будет преследовать меня.

Моё сердце замерло, оледенело, сбросив все надежды и мечты…

Моя душа рассыпалась прахом…

Мне не требовалось умирать физически, чтобы умереть окончательно. И лишь неведомая сила продолжала подталкивать вперёд, заставляя тело переставлять конечности, лёгкие набирать воздух, а кровь течь по венам. Сознание отключилось. Будто на автопилоте я размеренно покрывала шагами расстояние до далёких, тёплых огней и просто в один прекрасный момент поняла, что остановилась перед очередной палаткой, больше не в состоянии сдвинуться с места.

Перед нашей с Давидом палаткой.

Несколько секунд я отрешённо рассматривала обычную серую ткань, боясь сделать следующий шаг. Но потом всё же решилась, подошла ко входу и откинула полог…

Ничего не изменилось.

Внутреннее пространство наполнял всё тот же мягкий, золотистый свет, те же лежанки, застеленные тонкими одеялами, покрывали каменный пол, те же подставки для доспехов и кувшин с водой стояли в углу, и даже две стопки одежды по-прежнему аккуратно возвышались на постелях. Среди предметов, необходимых для жизни в тёмном мире, не появилось ничего нового и ничего необычного, однако всё это стало чужим. Теоретически я могла и перепутать, ведь все шатры походили друг на друга, как тысячи капель воды в море. Но я не перепутала — теперь здесь жили, вернее существовали другие люди, а наш с Давидом след исчез навсегда.

Словно в подтверждение моим безрадостным мыслям позади раздались низкие голоса. В лагере совсем не было тихо, его наполнял постоянный, оживлённый гул, будто от роя пчёл, но сознание почему-то выхватило именно их. Я обернулась и увидела двух мужчин, которые шли в мою сторону.

И замерла…

Ноги словно приросли к земле, сердце вздрогнуло и лихорадочно забилось, переполняемое сомнениями и радостью. Но также быстро успокоилось и затихло, спрятавшись обратно в свою клетку.

Не он…

Он просто не мог вернуться.

Высокий, темноволосый Воин, в котором на мгновение я увидела Давида, бесспорно напоминал Стража. Но лишь напоминал. Мужчина оказался азиатом. Его прямой и острый нос словно утопал между округлыми скулами, вытянутые в струну тонкие губы имели совершенно другую форму, а в широко расставленных, раскосых глазах почти не просматривались зрачки. Да и тело мужчины скорее принадлежало не могучему Воину, а гимнасту. Скрытые под доспехами широкие плечи несли на себе тяжесть гиперразвитых мышц, мешавших рукам свободно спускаться вдоль торса, а ноги, наоборот, были слишком худыми. Я разглядывала его, с каждой секундой находя всё больше различий со Стражем, умершим на моих глазах, и постепенно теряла интерес. Неожиданно пробудившиеся эмоции, потревожившие опустошённую душу, вспыхнули ярко, подобно взрыву фейерверка, но также быстро и погасли, оставив после себя лишь дым и призрачное эхо.