Оставшись один, Пьер продолжал всё так жеулыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желаяснять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связаннымиглазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось,что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было истрашно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему невыказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему;но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконецвступит на тот путь обновления и деятельно-добродетельной жизни, о котором онмечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышалисьсильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно— темно: только в одном месте горела лампада, в чем-то белом. Пьер подошелближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала однараскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечийчереп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале беслово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем-тои открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что онувидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную отпрежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, чтоон видел. Череп, гроб, Евангелие — ему казалось, что он ожидал всего этого,ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрелвокруг себя. — «Бог, смерть, любовь, братство людей», — говорил он себе,связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего-то. Дверьотворилась, и кто-то вошел.

При слабом свете, к которому однако уже успелПьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту,человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу иположил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.

Невысокий человек этот был одет в белый, кожаныйфартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что-то вродеожерелья, и из-за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший егопродолговатое лицо, освещенное снизу.

— Для чего вы пришли сюда? — спросил вошедший,по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. — Для чего вы,неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чегохотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?

В ту минуту как дверь отворилась и вошелнеизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому,которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу наглаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей,человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (такназывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство).Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но емуоскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший былтолько брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, такчто ритор должен был повторить свой вопрос.

— Да, я… я… хочу обновления, — с трудомвыговорил Пьер.

— Хорошо, — сказал Смольянинов, и тотчас жепродолжал: — Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орденпоможет вам в достижении вашей цели?… — сказал ритор спокойно и быстро.

— Я… надеюсь… руководства… помощи… вобновлении, — сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи,происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по-русски об отвлеченныхпредметах.

— Какое понятие вы имеете о франк-масонстве?

— Я подразумеваю, что франк-масонство естьfraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, —сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своихслов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…

— Хорошо, — сказал ритор поспешно, видимовполне удовлетворенный этим ответом. — Искали ли вы средств к достижению своейцели в религии?

— Нет, я считал ее несправедливою, и неследовал ей, — сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, чтоон говорит. — Я был атеистом, — отвечал Пьер.

— Вы ищете истины для того, чтобы следовать вжизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли?— сказал ритор после минутного молчания.

— Да, да, — подтвердил Пьер.

Ритор прокашлялся, сложил на груди руки вперчатках и начал говорить:

— Теперь я должен открыть вам главную цельнашего ордена, — сказал он, — и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы спользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основаниенашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая неможет низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важноготаинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до насдошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого.Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и импользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя неприуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеемвторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, скольковозможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами,которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства,и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя нашихчленов, мы стараемся в-третьих исправлять и весь человеческий род, предлагаяему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всемисилами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и яопять приду к вам, — сказал он и вышел из комнаты.

— Противоборствовать злу, царствующему в мире…— повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще.Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и онмысленно обращал к ним поучительно-наставническую речь. Он представлял себепорочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлялсебе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных риторомцелей, эта последняя — исправление рода человеческого, особенно близка былаПьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало еголюбопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение иисправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждениемчувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только наодно доброе.