Торжковская торговка визгливым голосомпредлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей,которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня,— думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ейсчастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что-нибудь в мире сделать ееи меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и котораядолжна притти нынче или завтра — всё равно через мгновение, в сравнении свечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё также вертелся на одном и том же месте.

Слуга его подал ему разрезанную до половиныкнигу романа в письмах m-mе Suza. [мадам Сюза. ] Он стал читать о страданиях идобродетельной борьбе какой-то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд. ] «Изачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, — когда она любилаего? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшаяжена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опятьговорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего незнаем. И это высшая степень человеческой премудрости».

Всё в нем самом и вокруг него представлялосьему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ковсему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.

— Осмелюсь просить ваше сиятельствопотесниться крошечку, вот для них, — сказал смотритель, входя в комнату и вводяза собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего.Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыминависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.

Пьер снял ноги со стола, встал и перелег наприготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который сугрюмо-усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги.Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худыхкостлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую иширокую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое,умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелосьзаговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом одороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальцеодной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы,неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем-то глубокомысленно и спокойноразмышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытыйморщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не былисбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек-слуга разбиралпогребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё былоготово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стаканчаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствоватьбеспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этимпроезжающим.

Слуга принес назад свой пустой, перевернутыйстакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.

— Ничего. Подай книгу, — сказал проезжающий.Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился вчтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрылее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнееположение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глазаи уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.

Пьер чувствовал себя смущенным и хотелотклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимопритягивали его к себе.

— Имею удовольствие говорить с графом Безухим,ежели я не ошибаюсь, — сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча,вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.

— Я слышал про вас, — продолжал проезжающий, —и про постигшее вас, государь мой, несчастье. — Он как бы подчеркнул последнееслово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, чтото, что случилось с вами в Москве, было несчастье». — Весьма сожалею о том,государь мой.

Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги спостели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.

— Я не из любопытства упомянул вам об этом,государь мой, но по более важным причинам. — Он помолчал, не выпуская Пьера изсвоего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подлесебя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольнопокоряясь ему, подошел и сел подле него.

— Вы несчастливы, государь мой, — продолжалон. — Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.

— Ах, да, — с неестественной улыбкой сказалПьер. — Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? — Лицо проезжающегобыло не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо новогознакомца неотразимо-привлекательно действовали на Пьера.

— Но если по каким-либо причинам вам неприятенразговор со мною, — сказал старик, — то вы так и скажите, государь мой. — И онвдруг улыбнулся неожиданно, отечески-нежной улыбкой.

— Ах нет, совсем нет, напротив, я очень радпознакомиться с вами, — сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки новогознакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знакмасонства.

— Позвольте мне спросить, — сказал он. — Вымасон?

— Да, я принадлежу к братству свободныхкаменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. —И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.

— Я боюсь, — сказал Пьер, улыбаясь и колеблясьмежду доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки надверованиями масонов, — я боюсь, что я очень далек от пониманья, как этосказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания такпротивоположен вашему, что мы не поймем друг друга.

— Мне известен ваш образ мыслей, — сказалмасон, — и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажетсяпроизведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей,есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государьмой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей естьпечальное заблуждение.

— Точно так же, как я могу предполагать, что ивы находитесь в заблуждении, — сказал Пьер, слабо улыбаясь.