Запись дошла до рокового числа сорока трехтысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысячрублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и,взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводитьитог записи Ростова.

— Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! —Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что-токакие-то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но онравнодушным голосом сказал:

— Что же, не будешь еще? А у меня славнаякарточка приготовлена. — Как будто более всего его интересовало веселье самойигры.

«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуляв лоб — одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:

— Ну, еще одну карточку.

— Хорошо, — отвечал Долохов, окончив итог, —хорошо! 21 рубль идет, — сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол ивместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.

— Это мне всё равно, — сказал он, — мне толькоинтересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.

Долохов серьезно стал метать. О, как ненавиделРостов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами,видневшимися из-под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.

— За вами 43 тысячи, граф, — сказал Долохов ипотягиваясь встал из-за стола. — А устаешь однако так долго сидеть, — сказалон.

— Да, и я тоже устал, — сказал Ростов.

Долохов, как будто напоминая ему, что емунеприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?

Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другуюкомнату.

— Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешьвексель, — сказал он.

— Послушай, Ростов, — сказал Долохов, ясноулыбаясь и глядя в глаза Николаю, — ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви,несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.

«О! это ужасно чувствовать себя так во властиэтого человека», — думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу,матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастьеизбавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить егоот этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.

— Твоя кузина… — хотел сказать Долохов; ноНиколай перебил его.

— Моя кузина тут ни при чем, и о ней говоритьнечего! — крикнул он с бешенством.

— Так когда получить? — спросил Долохов.

— Завтра, — сказал Ростов, и вышел из комнаты.

Сказать «завтра» и выдержать тон приличия былоне трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца,признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честногослова, было ужасно.

Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых,воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел взалу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала вэту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля,казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей.Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие изнающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла вшахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс сстарушкой-дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами ивзъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по нимсвоими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким,хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», ккоторому он пытался найти музыку.

Волшебница, скажи, какая сила

Влечет меня к покинутым струнам;

Какой огонь ты в сердце заронила,

Какой восторг разлился по перстам!

Пел он страстным голосом, блестя на испуганнуюи счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.

— Прекрасно! отлично! — кричала Наташа. — Ещедругой куплет, — говорила она, не замечая Николая.

«У них всё то же» — подумал Николай,заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.

— А! вот и Николенька! — Наташа подбежала кнему.

— Папенька дома? — спросил он.

— Как я рада, что ты приехал! — не отвечая,сказала Наташа, — нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, тызнаешь?

— Нет, еще не приезжал папа, — сказала Соня.

— Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! —сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее рукуи, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Иззалы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.

— Ну, хорошо, хорошо, — закричал Денисов, —теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.

Графиня оглянулась на молчаливого сына.

— Что с тобой? — спросила мать у Николая.

— Ах, ничего, — сказал он, как будто ему уженадоел этот всё один и тот же вопрос.

— Папенька скоро приедет?

— Я думаю.

«У них всё то же. Они ничего не знают! Кудамне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.

Соня сидела за клавикордами и играла прелюдиютой баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисоввосторженными глазами смотрел на нее.

Николай стал ходить взад и вперед по комнате.

«И вот охота заставлять ее петь? — что онаможет петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.

Соня взяла первый аккорд прелюдии.

«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек.Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всёравно, пускай поют!»

Николай мрачно, продолжая ходить по комнате,взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.

«Николенька, что с вами?» — спросил взглядСони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что-нибудь случилось с ним.