Анна Павловна по прежнему давала у себя всвободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дарустроивать, вечера, на которых собиралась, во-первых, la creme de la veritablebonne societe, la fine fleur de l`essence intellectuelle de la societe dePetersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальнойэссенции петербургского общества, ] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этогоутонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, чтовсякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое-нибудьновое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался такочевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроениепридворного легитимистского петербургского общества.

В конце 1806 года, когда получены были уже всепечальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной иАуерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши ужвступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловнасобрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящегохорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем,Элен, из MorteMariet`a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшегоиз Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося вгостиной наименованием просто d`un homme de beaucoup de merite, [весьмадостойный человек, ] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторыхдругих менее заметных особ.

Лицо, которым как новинкой угащивала в этотвечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавшийкурьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.

Градус политического термометра, указанный наэтом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи иполководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне ивообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия неможет измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счетобраз мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже длявас. Tu l`as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн, ] вот всё, чтомы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере АнныПавловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел вгостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый АннойПавловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союзс нею.

Борис в щегольском, адъютантском мундире,возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, какследовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.

Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухуюруку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотомопределила ему.

— Le Prince Hyppolite Kouraguine — charmantjeune homme. M-r Kroug charge d`affaires de Kopenhague — un esprit profond, ипросто: М-r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин,милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум.Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.

Борис за это время своей службы, благодарязаботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанногохарактера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Оннаходился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение вПруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе тупонравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик могстоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, былинужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно былотолько уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, — и он частосам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого.Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежнимизнакомыми, все его планы на будущее — совершенно изменились. Он был не богат,но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других;он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать вдурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближалсяон и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому моглибыть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о домеРостовых и о его детской любви к Наташе — было ему неприятно, и он с самогоотъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которойприсутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас жепонял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом,который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды ивозможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возлекрасивой Элен, и вслушивался в общий разговор.

— Vienne trouve les bases du traite proposetellement hors d`atteinte, qu`on ne saurait y parvenir meme par une continuitede succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraientnous les procurer. C`est la phrase authentique du cabinet de Vienne, — говорилдатский charge d`affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора дотого невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов:и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлиннаяфраза венского кабинета, — сказал датский поверенный в делах. ]

— C`est le doute qui est flatteur! — сказалl`homme a l`esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! — сказалглубокий ум, ]

— Il faut distinguer entre le cabinet deVienne et l`Empereur d`Autriche, — сказал МorteMariet. — L`Empereur d`Autrichen`a jamais pu penser a une chose pareille, ce n`est que le cabinet qui le dit.[Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийскийимператор никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет. ]

— Eh, mon cher vicomte, — вмешалась АннаПавловна, — l`Urope (она почему то выговаривала l`Urope, как особенную тонкостьфранцузского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом)l`Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европаникогда не будет нашей искренней союзницей. ]

Вслед за этим Анна Павловна навела разговор намужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.