повторил Барнетт.

– Да нет, один есть, и даже вполне серьезный. Днем один из моих коллег, прибывших из Руана, доложил следователю, что балкон этой ротонды находится на очень близком расстоянии от балкона четвертого этажа соседнего дома. Прокурор направил своих людей в этот дом, и выяснилось, что квартиру на четвертом этаже занимает инженер Фужере. В то утро его не было дома, но мадам Фужере провела работников прокуратуры в комнату своего мужа. Балкон этой комнаты расположен очень близко от балкона ротонды. Да вы взгляните сами, Барнетт.

Тот подошел к перилам и сказал:

– Примерно метр двадцать. Да, перепрыгнуть с одного на другой нетрудно. Правда, у вас нет доказательств, что это было именно так.

– О нет, доказательство есть, – возразил Бешу. – Видите вдоль перил эти деревянные цветочные ящики? Там с прошлого лета сохранилась земля. Мы их обшарили. И в одном из ящиков, самом близком к нашему балкону, нашли под свежевскопанной землей американский стальной кастет. Судмедэксперт определил, что рана на виске жертвы в точности соответствует форме этого предмета. На металле не обнаружилось никаких отпечатков, поскольку в тот день с самого утра непрерывно шел дождь. Но улика выглядит неопровержимой. Видимо, инженер Фужере заметил на освещенном балконе Поля Эрстена, перемахнул через перила и, совершив убийство, спрятал кастет в земле.

– Но чем объясняется это преступление? Разве он знал Поля Эрстена?

– Нет.

– Тогда что же?

Бешу развел руками. Мадам Фужере стояла рядом и слушала вопросы Барнетта. Ее лицо горестно исказилось, веки покраснели от бессонной ночи. Она с трудом сдерживала слезы. И сказала дрожащим голосом:

– На этот вопрос отвечу я, месье. И отвечу в нескольких словах, с полной откровенностью, – тогда вы поймете весь ужас моего положения. Нет, мой муж не знал господина Эрстена. Но я… я была с ним знакома. Впервые я встретила его в Париже, у одной из моих близких подруг, и он сразу же начал за мной ухаживать. Я отношусь к моему мужу с искренней любовью и прекрасно сознаю свой супружеский долг. Поэтому я долго сопротивлялась влечению к Полю Эрстену. И согласилась увидеться с ним только несколько раз, за городом, в деревне.

– Вы ему писали?

– Да.

– И очевидно, теперь ваши письма находятся в руках его родни?

– Да. В руках его отца.

– Его отца, который хочет вам отомстить и угрожает передать эти письма в полицию?

– Да. Эти письма свидетельствуют о полной невинности наших встреч. Но все-таки они доказывают, что я виделась с ним втайне от мужа. И в одном из них есть такие слова: «Умоляю вас, Поль, будьте благоразумны. Мой муж ужасно ревнив и нетерпим. Если он заподозрит меня в неверности, то способен на все». Такое письмо послужит непреложным доказательством его вины, не правда ли?.. Ревность – вот мотив, который ищут в первую очередь; она объясняет убийство и обнаружение орудия убийства на балконе комнаты моего мужа.

– Но вы сами, мадам, – уверены ли вы, что господин Фужере не питал никаких подозрений на ваш счет?

– Никаких!

– Стало быть, вы считаете, что он невиновен?

– Да, несомненно! – горячо воскликнула она.

Барнетт пристально посмотрел ей в глаза и понял, почему убежденность этой женщины произвела на Бешу такое сильное впечатление; видно было, что инспектор, невзирая на факты, на мнение судейских и на профессиональную подозрительность, готов прийти ей на помощь.

Барнетт задал еще несколько вопросов, поразмыслил и наконец сказал:

– Я никак не могу обнадежить вас, мадам. По всей логике событий, ваш супруг, скорее всего, виновен. Тем не менее я попытаюсь пойти наперекор логике.

– Прошу вас, поговорите с моим мужем! – взмолилась госпожа Фужере. – Его объяснения помогут вам…

– Бесполезно, мадам. Моя помощь будет уместна лишь в том случае, если мне удастся a priori[36]исключить вашего супруга из числа подозреваемых и направить следствие по иному пути, соответственно вашему убеждению в его невиновности.

На этом встреча и закончилась. Барнетт без промедления взялся за дело и отправился в сопровождении инспектора Бешу, к отцу убитого, которому без обиняков объявил:

– Месье, мадам Фужере поручила мне защищать ее интересы. Вы, разумеется, передадите следователю ее письма, адресованные вашему сыну?

– Да, и сегодня же!

– И вы твердо намерены погубить женщину, которую он любил больше всего на свете?

– Если муж этой женщины убил моего сына, я могу только посочувствовать ей, но мой сын должен быть отомщен.

– Я прошу вас подождать пять дней, месье. К следующему вторнику убийца будет разоблачен.

Означенные пять дней Джим Барнетт провел в своей обычной манере, неизменно приводившей инспектора Бешу в недоумение. Он совершил – и заставил инспектора совершить – весьма необычные действия, провел допросы, вовлек в расследование целую кучу низших полицейских чинов и растратил кучу денег. Однако все это, видимо, его не удовлетворило: он явно пребывал в скверном настроении и был как никогда молчалив.

Во вторник утром он встретился с мадам Фужере и сказал ей:

– Инспектор Бешу добился у следователя разрешения немедленно провести реконструкцию событий того вечера. Вашего супруга вызовут на эту процедуру. Вас тоже. Я умоляю вас держаться спокойно, что бы ни случилось, – так, будто вам это безразлично.

Она прошептала: «Могу ли я надеяться?..»

– Сам не знаю. Я вам уже сказал, что полагаюсь на вашу убежденность, – иными словами, уверен в невиновности господина Фужере. И я постараюсь доказать эту невиновность с помощью одной гипотезы. Но эта процедура будет крайне тягостной. Даже с учетом того, что я, как мне кажется, установил истину, она может скрываться от нас до последней минуты.

Прокурор республики и следователь, занимавшиеся этим делом, были добросовестными чиновниками: они верили только фактам и не стремились истолковывать их, полагаясь на предварительные впечатления.

– С этими господами, – сказал Бешу, – можно иметь дело; надеюсь, что вы не войдете с ними в конфликт; только не вздумайте иронизировать, Барнетт, – этот номер не пройдет. Не забывайте, что они любезно предоставили мне полную свободу действий… и вам также.

– Инспектор Бешу, – ответил Барнетт, – я иронизирую только тогда, когда абсолютно уверен в победе. К сожалению, нынче не тот случай.

Третья комната Нормандского центра была битком набита людьми. Судейские вышли в ротонду, посовещались там с минуту, а затем вернулись туда, где их ожидала группа промышленников. Полицейские и инспектора сновали взад-вперед. Отец Поля Эрстена стоял в стороне от всех, как и лакей Жозеф. Супруги Фужере забились в угол; муж выглядел мрачным и встревоженным, жена была бледнее прежнего; прошел слух, что арест инженера уже предрешен.

Наконец один из судейских объявил, обратившись к четырем игрокам:

– Господа, следствие