полагаю, станет сенсацией и мне – Формери – достанутся ее приятные отзвуки. Что вы хотите: я – человек амбициозный, меня влечет столица.

Все направились к дому братьев Годю, где следователь отдал приказ доставить к нему, под надежной охраной, всю троицу. Погода была прекрасная. Формери шагал впереди; за ним шел Лебок в сопровождении Джима Барнетта и инспектора Бешу. Формери, не в силах сдержать ликование, насмешливо приговаривал:

– Ну как, господин Барнетт, ловко я распутал это дело? И притом, заметьте, совершенно наперекор вашим гипотезам! Вы ведь с самого начала подозревали Лебока!

– Должен признать, месье, что меня сбила с толку эта чертова визитка, – ответил Барнетт. – Но давайте представим себе, что она упала на пол в «Шомьере» в момент убийства. А во время обыска Лебок подошел, незаметно наступил на нее, она прилипла к его подошве, и он таким образом вынес ее из дома, отлепил от башмака и сунул в свой бумажник. Так вот, на отпечатке его правой подошвы, оставленном на влажной земле, я различил следы четырех дырочек, расположенных ромбом. Откуда вывод: Лебок заметил эту визитку на полу и, не желая, чтобы мы узнали имя и адрес Элизабет Ловендейл, прибег к этому невинному фокусу. В результате благодаря этой карточке…

Формери расхохотался.

– Ну что за ребяческие выдумки, дорогой Барнетт! Вот уж совершенно нелепые рассуждения! Можно ли так заблуждаться?! Один из моих принципов гласит: не усложняйте себе жизнь! Довольствуйтесь реальными фактами и не пытайтесь истолковывать их с помощью ложных гипотез.

Вся группа уже приблизилась к дому Лебока, мимо которого нужно было пройти, чтобы попасть к жилищу братьев Годю. Формери, взяв Барнетта под руку, продолжал излагать ему свои принципы полицейской психологии:

– Ваш главный недостаток, Барнетт, состоит в том, что вы не желаете принять несомненную и, главное, простую истину, а именно: нельзя одновременно находиться в двух разных местах. А ведь все элементарно: господин Лебок, куривший у окна, никак не мог в это же время совершить убийство в «Шомьере». Ну вот, смотрите: Лебок идет следом за нами, не правда ли? А вот ограда его дома, в десяти шагах от нас, вы согласны? А теперь скажите: можно ли вообразить, каким чудом господин Лебок способен идти следом за нами и в то же время сидеть у своего окна?..

Внезапно Формери подпрыгнул и издал вопль.

– Что случилось? – спросил его Бешу.

Формери ткнул пальцем в сторону дома:

– Там… там…

И они увидели двадцатью метрами далее, через садовую решетку, по другую сторону газона… Лебока, который сидел у окна и мирно покуривал свою трубку. Формери круто обернулся. Позади стоял Лебок – еще минуту назад благодушный, улыбчивый, румяный, а теперь сникший и совершенно убитый; он плакал и бессвязно твердил:

– Я потерял голову… постучал в дверь, сам того не желая… надеялся разделить с ним… а он отказался… и я совсем обезумел… и ударил его, но я этого не хотел…

И он смолк. В наступившей тишине раздался голос Джима Барнетта – резкий, беспощадный, язвительный:

– Ну-с, что вы об этом скажете, господин следователь? Хорош гусь – ваш милейший протеже Лебок! И до чего же искусно он подготовил свое алиби! Так искусно, что всегдашние не очень внимательные прохожие сочли, будто видят настоящего, живого Лебока! Лично я с первого же дня заподозрил истину, увидев старика Вошреля на картине в его доме. И подумал: а не мог ли тот же художник изобразить фигуру его друга Лебока? Тогда я начал розыски, которые, впрочем, не заняли много времени: Лебок был абсолютно уверен, что мы слишком глупы и не разгадаем его проделку, а потому спрятал свой портрет, свернутый в трубку, в углу сарая, под кучей старой утвари. Так что мне оставалось только проникнуть в его дом, когда он отправился на встречу с вами, и прибить этот портрет к оконной раме. Вот таким образом и стало возможным одновременно совершить убийство в «Шомьере» и покуривать трубочку у себя дома!

Джим Барнетт был беспощаден. Его пронзительный голос буквально терзал злополучного господина Формери.

– Подумать только: честный человек совершает такое преступление! Взять хоть эту выдумку с визиткой и четырьмя дырочками в ней, якобы означающими очки в экарте! А книга, которую он спрятал (я в это время следил за ним) в щели над камином Годю! А письмо – анонимное письмо, которое он вам послал?! Ибо я сильно подозреваю, что именно это и ввело вас в заблуждение, господин следователь! Ну ты и ловкач, чертов Лебок: тебе удалось здорово развлечь меня своей невинной физиономией почтенного старичка! Ай да каналья!

Формери, бледный как смерть, едва сдерживался. Он пристально смотрел на Лебока. И наконец пробормотал:

– Ничего удивительного… такой ласковый взгляд… такие церемонные манеры. А на деле – бандит!

И тут он внезапно пришел в ярость:

– Да, настоящий бандит! Ну ничего, я вам покажу, где раки зимуют… Но письмо… прежде всего письмо номер четырнадцать – где оно?

Лебок, совершенно убитый, пролепетал:

– В чашечке трубки, которая висит на стене комнаты, той, что слева… Из этой трубки не выбит пепел… Письмо там…

Все поспешили войти в комнату. Бешу первым заметил трубку и вытряс из нее пепел. Но никакого письма в ней не оказалось, что крайне удивило Лебока и привело в ярость господина Формери.

– Лжец! Обманщик! Негодяй! Ты у меня заговоришь, прохвост несчастный, ты мне отдашь это письмо!

В этот момент Бешу и Барнетт встретились глазами. Барнетт усмехался, и Бешу злобно сжал кулаки. Теперь-то он наконец уразумел, почему агентство «Барнетт и Ко», работавшее якобы совершенно бесплатно и не бравшее со своих клиентов ни сантима, процветает, позволяя своему хозяину вести вполне благополучное существование частного детектива.

Подойдя к Джиму, он шепнул:

– Ну вы и ловкач! Вполне достойно Арсена Люпена!

– А в чем дело? – с невинным видом спросил Барнетт.

– Слямзили письмо!

– Ах вот как! Вы догадались?

– Еще бы, черт возьми!

– Что вы хотите – я коллекционирую автографы английских королей.

Прошло три месяца, и к Элизабет Ловендейл, находившейся в Лондоне, явился с визитом некий весьма аристократичный джентльмен, объявивший, что он раздобыл для нее любовное письмо короля Георга. Он просил за него сущий пустяк – всего сто тысяч франков.

Переговоры длились долго. Элизабет советовалась с братьями – самыми крупными бакалейщиками Лондона. Те долго спорили, отказывались от сделки, но в конечном счете уступили.

В результате аристократичный джентльмен получил сто тысяч франков, а сверх того целый вагон бакалейных товаров высшего качества, судьба которых так и осталась неизвестной.