Формери продолжал поиски виновных с усердием, которое подстегивали неприятные воспоминания о Джиме Барнетте.

– Вы задели его самолюбие в тот день, когда мы все собрались в «Шомьере», – объяснил Барнетту инспектор Бешу. – Да так сильно задели, что он уже собрался было отказаться от вашей помощи.

– Так, может, мне устраниться?

– Нет. Там есть новости.

– В каком смысле?

– Кажется, у Формери появилась версия.

– Ну что ж, тем лучше. Хотя это наверняка ложная версия. Вот уж посмеемся!

– Прошу вас, Барнетт, проявите к нему уважение.

– Уважение и бескорыстие. Обещаю вам, Бешу. Мое агентство работает бесплатно. Ни гроша в руки, ни гроша в карманы. Но признаюсь вам честно: этот ваш Формери действует мне на нервы.

Господин Лебок ждал уже полчаса. Наконец мисс Ловендейл вышла из автомобиля. Следом приехал Формери, явно повеселевший, и, увидев Барнетта, воскликнул:

– Добрый день, господин Барнетт! У вас есть для нас хорошие новости?

– Возможно, господин следователь.

– Ну что ж… и у меня тоже… у меня тоже! Но сперва давайте разделаемся с нашим свидетелем, и побыстрее. Никакого интереса он не представляет – это будет потерянное время. Итак, к делу!

Элизабет Ловендейл оказалась пожилой англичанкой, безвкусно одетой, с полуседыми всклокоченными волосами и эксцентрическими манерами. Она говорила по-французски без акцента, но так бурно и многословно, что ее трудно было понять.

А говорить она начала еще с порога, притом с необыкновенным пылом:

– Ах, бедный господин Вошрель! Подумать только – убит! Такой славный господин и такой интересный! Вы, верно, желаете услышать, хорошо ли мы были знакомы? О, не слишком. Я приезжала к нему всего один раз, и то по делу. Мне хотелось купить у него одну вещь. Однако мы не сошлись в цене. И мне нужно было встретиться с ним еще раз, после того как я посоветовалась со своими братьями. А мои братья – люди известные. Самые крупные… как это у вас называется… кажется, бакалейщики? Так вот, они самые крупные бакалейщики Лондона…

Формери попытался направить этот поток слов в нужное русло:

– И что же вы собирались купить, мадемуазель?

– О, простой клочок бумаги… совсем крошечный – нынче такой стоит не дороже луковой шелухи.

– Но вы, вероятно, цените его намного дороже?

– Увы, слишком дорого для меня. И я совершила большую глупость, сказав ему: «Мой дорогой господин Вошрель, знаете ли вы, что матушка моей бабушки, прекрасная леди Дороти, была предметом любви cамогó короля Георга Четвертого и хранила восемнадцать его писем в восемнадцати томах сочинений Ричардсона в переплетах из телячьей кожи, по одному в каждом томе? Так вот, после ее кончины наша семья разыскала эти тома – все, кроме четырнадцатого, который бесследно исчез вместе с хранившимся в нем письмом за номером четырнадцать, самым ценным из всех, поскольку оно непреложно свидетельствовало о том, что прекрасная Дороти изменила своему супругу ровно за девять месяцев до рождения своего старшего сына. Теперь вы понимаете, дорогой господин Вошрель, как мы были бы счастливы разыскать это письмо! Подумать только: Ловендейлы – наследники самогó короля Георга! Потомки нынешнего короля! Вы представляете, какую славу, какие титулы сулил нам этот факт?!»

Элизабет Ловендейл перевела дух и продолжила рассказ о розысках письма и о знакомстве со стариком Вошрелем:

– Я сказала ему: «Дорогой господин Вошрель, после тридцатилетних поисков и объявлений я узнала, что на публичных торгах было продано собрание старинных книг, в том числе и четырнадцатый том сочинений Ричардсона. Я разыскала покупателя – это был букинист с набережной Вольтера, – и тот отослал меня к вам, поскольку со вчерашнего вы – владелец этого тома».

– «Совершенно верно», – ответил милейший господин Вошрель и показал мне четырнадцатый том сочинений Ричардсона.

– «Посмотрите, – говорю я ему, – нет ли сзади, внутри переплета этого тома, письма номер четырнадцать?»

Он смотрит, бледнеет как смерть и спрашивает: «Сколько вы за него заплатите?»

– И вот тут-то я и совершила глупость. Не заговори я о письме, мне удалось бы перекупить у него этот том за какие-нибудь полсотни франков. Я же предложила ему тысячу! Милейший господин Вошрель затрясся и потребовал… десять тысяч. И я согласилась. Он пришел в полное исступление! И я тоже. Знаете, эта сцена напоминала публичный аукцион. Двадцать тысяч… Тридцать тысяч… В конечном счете он потребовал пятьдесят и при этом вопил как помешанный, с горящими глазами:

– «Пятьдесят тысяч!.. И ни франка меньше! Вот когда я накуплю себе все книги, о которых мечтал!.. Самые распрекрасные!.. Пятьдесят тысяч франков!»

Он требовал выдачи векселя или чека. Я обещала, что вернусь назавтра. Он бросил книгу в ящик вот этого стола, запер его на ключ и выпустил меня из дома.

Элизабет Ловендейл сопровождала свой рассказ массой ненужных подробностей, которые, впрочем, все пропускали мимо ушей. Но тут внимание Джима Барнетта и инспектора Бешу привлекло кое-что интересное, а именно – искаженное лицо господина Формери. Сомневаться не приходилось: он был глубоко взволнован, его переполняла какая-то безумная, исступленная радость. В конце концов он глухо выговорил напыщенным тоном:

– Итак, мадемуазель, вы требуете выдать вам том номер четырнадцать сочинений Ричардсона?

– Да, месье.

– Вот он! – сказал Формери, театральным жестом вынув из кармана маленький томик в кожаном переплете.

– Не может быть! – восторженно вскричала англичанка.

– Вот он, – повторил Формери. – Но любовного письма короля Георга в нем нет. Иначе я обнаружил бы его там. Однако я уверен, что отыщу его, поскольку мне удалось найти сам этот том, который разыскивают уже сто лет, – ведь похититель книги неизбежно должен быть похитителем письма!

И Формери прошелся по комнате, заложив руки за спину и наслаждаясь произведенным эффектом.

Потом он неожиданно остановился возле стола, постучал по нему и заключил:

– Наконец-то мы знаем мотив убийства. Некто подслушал разговор Вошреля и мисс Ловендейл и заприметил место, куда Вошрель спрятал книгу. А потом этот человек убил обладателя книги, чтобы похитить ее и позже продать письмо номер четырнадцать. Так кто же этот злодей? Годю, работник фермы, в котором я сразу заподозрил виновного! Вчера в ходе обыска я заметил подозрительную щель между расшатавшимися кирпичами камина. И велел расширить ее. Там лежала книга, несомненно принадлежавшая к библиотеке господина Вошреля. И неожиданные показания мисс Ловендейл доказывают верность моего вывода. Я прикажу арестовать троих братьев Годю, этих отъявленных негодяев, убийц достойного господина Вошреля и гнусных обвинителей господина Лебока!

Сделав это торжественное заявление, Формери почтительно пожал руку Лебоку, который горячо поблагодарил его. Затем он, как галантный кавалер, сопроводил Элизабет Ловендейл до автомобиля, вернулся в комнату и воскликнул, довольно потирая руки:

– Итак, это дело, я