опять запропастились! И вечно мы должны обо всём докладывать. Колумб — тот ничего никому не докладывал, сел и поплыл. А чем мы хуже Колумба?

— Да, — говорит Томек. — Но мы бы не могли открыть Америку: слишком она далеко.

Задумались мы с ним, и грустно-грустно нам сделалось. Но тут мне в голову пришла прекрасная идея.

— Томек, — говорю, — ты знаешь, что земля круглая?

— Знаю.

— Вот как это яблоко. — И я поднял упавшее в траву яблоко.

— Ну и что?

— А то, что если прорыть ход сквозь это яблоко, то есть сквозь землю, вот так, — и я проколол яблоко куском проволоки, — то можно выйти на другую сторону земли. И никакой лодки не потребуется, и денег на билет не надо!

— Точно! — говорит Томек.

— Ура! — закричал я. — И мы сделаем это. Хочешь?

— Хочу, только не знаю как.

— Зато я знаю! Лопата — у бабушки в чулане. Ведро, чтобы землю в сторонку относить, тоже бабушка даст. Давай, а?

— Давай! Только, боюсь, придётся очень долго копать.

— Ясно, долго, не меньше месяца. Но, когда мы пророем землю насквозь, нам обязательно дадут медаль за упорство и настойчивость или ещё за что-нибудь.

— Две медали, — напомнил Томек. — Одну тебе, другую мне. Что ж, подходящая идея. Просто открытие! Уверен, никто ещё до этого не додумался.

— Безусловно. А к тому же мы на этом деле можем хорошо заработать. Вот увидишь, все ребята немедленно захотят пролезть сквозь наш туннель. Даром? Ищи дураков! Мы рыли, мы и плату берём. Кто хочет на ту сторону земли — пожалуйста, гони по два злотых и шагай.

— Девчонки наверняка побоятся.

— Девчонкам разрешим только заглядывать на ту сторону — за двадцать грошей.

— Придётся огородить яму барьером, а то попадают туда какие-нибудь ребята, — говорит Томек.

— Ладно, а пока — за работу.

Мы пошли к бабушке. Сказали, что нам надо выкопать небольшую ямку для научного опыта, так что не даст ли она нам свою лопату, пожалуйста. Бабушка дала лопату и выделила подходящий кусочек земли, за курятником. Очень хорошее место: никто нас там не увидит, никто мешаться не будет. Я нарисовал на земле кружочек, Томек подправил его, потому что у меня получилось немного криво.

— Копай первый, — говорю ему.

— Нет, — отвечает Томек, — сам копай первый. Ты придумал, тебе и честь.

— Придумал-то я, но ведь это садик моей бабушки. Значит, гостю и честь.

Томек начал копать. Сантиметров десять выкопал, а уж, гляжу, пот с него так и капает. Тогда я взялся за лопату, но не успел и пяти сантиметров выкопать, как стал весь мокрый.

— Томек, — говорю я ему, — мы забыли об одной очень важной вещи.

— О какой?

— Нужно на глобус взглянуть. Чтобы уточнить направление.

— Зачем тебе глобус? — спрашивает Томек. — Вон возьми яблоко или, ещё лучше, футбольный мяч.

— Нет, нужен глобус. На яблоке и на мяче нет карты.

— А зачем тебе карта?

— А затем, чтобы знать, в каком месте мы пробьёмся на ту сторону. Хорошо, если на сушу, а если попадём в море или в океан, тогда что?

— Если в океан, — говорит Томек, — то нам конец. Не выплывем.

— А кроме того, вода хлынет на нашу сторону земли и затопит садик. Не могу же я бабушке устроить такую гадость. Она ко мне всегда очень хорошо относится.

Томек взял у меня из рук лопату, приставил её к курятнику.

— Бежим в школу, — говорит. — Глобус есть только в школе.

Побежали. Постучали в канцелярию. Вошли. Ни одного учителя там не оказалось, только двое семиклассников что-то укладывали в шкаф, а на шкафу как раз стоял глобус.

— Извините, — начал я, — мы бы хотели посмотреть глобус.

— Смотрите, — говорит тот, что повыше ростом, — кто вам мешает.

— Но нам бы хотелось вблизи, — говорит Томек.

— Пожалуйста. — Он снял глобус и поставил его на стол.

— А что вам, собственно, нужно? — спрашивает другой, черноволосый семиклассник.

— Хотим узнать, что там напротив Варшавы, на той стороне земли, — море или суша?

Черноволосый покрутил глобус, посмотрел, прикинул и говорит:

— Точно определить довольно трудно. Но примерно это будет в Атлантическом океане, где-то возле Огненной Земли.

— А эта Огненная Земля — остров? — спрашивает Томек.

— Нет, мыс. На самом краю Южной Америки.

— А… сколько дотуда метров? — спросил я. — Если через всю землю насквозь, от Варшавы до того места?

— По прямой? — задумался высокий. — В километрах это будет около тринадцати тысяч. Так, Юрек?

— Что-то вроде этого, — отвечает черноволосый.

Мы поблагодарили ребят и пошли домой.

— Тринадцать тысяч километров, ты слышал? — удивился Томек.

— Слышал, — отвечаю я. — И больше копать не буду.

— Почему?

— Во-первых, опять тринадцать, понимаешь? Для меня это число несчастливое. Во-вторых, ты же слышал? Мы либо в океан попадём, либо на какую-то Огненную Землю. И то и другое плохо. В такой дыре, наверно, страшный сквозняк, правда? И если ветром подхватит огонь с этой Огненной Земли или хотя бы искру — что будет? Курятник как раз рядом, доски сухие, так и вспыхнут. Не могу я бабушку подвергать такой опасности, она мне на завтрак каждый день свежее яичко даёт. Хорош бы я был, отплатил бы ей, нечего сказать!..

— Да, — говорит Томек. — И потом, это страшно глубоко! Подумай только, копать яму на целые тринадцать тысяч километров!

— Положим, не на целые, потому что пятнадцать сантиметров мы уже прошли. Но из-за этого числа тринадцать нам бы всё равно ничего не удалось. Точно говорю!

Да, моя чудесная идея оказалась невыполнимой. Не так-то легко стать волевым человеком!

Я перестаю верить в судьбу

С субботы на воскресенье я ночевал у бабушки. А утром за мной пришли родители.

Не помню, что ещё я натворил накануне, но на всякий случай я спрятался в крыжовнике.

Папа только вошёл в калитку и уже закричал:

— Ну, как ведёт себя воспитанник?

— Заходите, — говорит бабушка. — Сперва выпейте-ка воды с вишнёвым соком, а потом поговорим.

Я сидел, сидел в этом крыжовнике, всё ждал, когда меня позовут.

Наконец папа вышел на крыльцо и позвал:

— Яцек!

Я не ответил — на всякий случай.

Дело в том, что папа как-то необычно спокойно и тихо позвал меня: «Яцек!»

«Ой, нехорошо», — думаю я и не шевелюсь.

А папа снова:

— Яцек, где ты? Давай до завтрака потолкуем с тобой как мужчина с мужчиной.

«Как с мужчиной», — думаю, — это, пожалуй, лучше, чем «как с ребёнком»… Я зашевелился в крыжовнике, а папа подошёл,