– Хорошо, – вступил Ольшанский, – оставим этутему. Вернемся к вашему сыну, Галина Ивановна. Скажите, пожалуйста, вы читалиего произведения?

– Разумеется, – гордо ответила Параскевич. –Я читала их раньше всех, Ленечка всегда приносил мне рукописи, еще до того, какпоказывал их в издательство.

– В критических статьях о книгах вашего сынанеоднократно отмечалось, что Леонид Параскевич – тонкий и глубокий знатокженской психологии, женской души. Вы согласны с этим утверждением?

– Безусловно, – твердо заявила она.

– Тогда расскажите нам, пожалуйста, откуда он получилвсе те знания, которые помогли ему стать автором женских романов. Он мужчина.Опыт общения с женщинами у него, если верить вашим словам, минимальный. Откудаже он все это знает? Когда и при каких обстоятельствах научился он так хорошопонимать женщину?

Галина Ивановна попалась в заранее расставленную ловушку.После всего, что она тут понарассказывала, уже нельзя было апеллировать ни кСветлане, ни к знакомым девушкам и женщинам, сказав, что у Ленечки их всегдабыло много, потому что он был красивым юношей и пользовался успехом. Этот номеруже не проходил, и Галине Ивановне скрепя сердце пришлось назвать двух женщин,которые были увлечены Леонидом и даже, похоже, сумели обратить на себя еговнимание. Во всяком случае, приходя в гости к матери без жены, он неоднократнозвонил им.

Настя была вполне удовлетворена результатами допроса и ужесобралась было уходить, оставив Ольшанского наедине с Галиной Ивановной, каквдруг ее внимание привлекла одна фраза:

– Ленечка не простит мне, что я выдала его сердечнуютайну. Он сурово накажет меня за это.

– Извините, я не поняла.

Настя вернулась к столу и снова села напротив Параскевич.

– Вы пользуетесь услугами медиумов?

– Нет. С чего вы взяли?

– Из ваших слов можно сделать вывод о том, что вывступаете в контакт с покойным сыном. Я просто хотела уточнить.

– Нет-нет, что вы, – замахала руками ГалинаИвановна. – Я не верю в загробный мир и всякие такие вещи. А насчет того,что Ленечка не простит, это так, образное выражение. С языка сорвалось.

Но от Насти не укрылось, что Галина Ивановна Параскевич сталамучнисто-бледной. И это ей совсем не понравилось.

* * *

Светлана Параскевич припарковала старенькие «Жигули» возлеиздательства и вошла в подъезд, неся в руках толстую папку. Теперь она самабудет вести все переговоры с издателями. У Лени никогда не хватало характерапослать их всех подальше с их нытьем, жалобами на финансовые трудности ислезными мольбами отдать за смехотворный гонорар очередной роман, на которомиздательство «наварит» не меньше восьмидесяти тысяч. Долларов, разумеется. Ленябыл добрым и мягким и никак не мог переступить через собственный характер, хотяи понимал, что давно пора это сделать. Что ж, теперь это за него сделает егожена, вернее, вдова.

– Света? – несказанно удивился директориздательства, увидев ее. – Какими судьбами? Разве мы остались должны вамза последнюю книгу? По-моему, мы полностью рассчитались, нет?

– Да, – кивнула она. – За ту книгу вы с намиполностью рассчитались. Но есть новая. Леня закончил ее в тот день, когда егоубили. Могу предложить ее вашему издательству. Если хочешь, конечно.

– Боже мой! – взвился директор. – И ты ещеспрашиваешь! Конечно, хочу. Мы будем счастливы издать еще один роман великогоПараскевича. Ты только представь: роман, последнее слово в котором былонаписано за три часа до трагической гибели. В момент расхватают. Тысячадолларов тебя устроит? За предыдущую книгу мы заплатили Леониду девятьсот, ноза эту, поскольку она все-таки последняя, – тысячу. Идет?

Светлана встала и взяла со стола папку с рукописью.

– Ты ничего не понял, Павлик, – ласково сказалаона. – А раз ты ничего не понял, то и разговаривать нам с тобой не о чем.До свидания.

Она сделала шаг к двери, как вдруг Павел выскочил из-застола и метнулся ей наперерез.

– Ну, подожди, Света, куда ты? Мы ж с Леней сто летбыли знакомы, можно же как-то по дружески… Ну сколько ты хочешь? Тысячу двести?Тысячу триста?

– Я хочу двадцать пять тысяч долларов, Паша. Иторговаться с тобой я не буду ни при каких условиях. Или ты берешь эту книгу задвадцать пять тысяч, или я отношу рукопись в другое издательство. И не смей мнерассказывать о том, какой ты бедный. При тираже в сто пятьдесят тысячэкземпляров себестоимость одной книги не превышает восьмисот рублей, потому чтовы нашли дешевую типографию где-то в Клинцах. Оптовикам вы отдаете их по дветысячи, таким образом, на каждой книжке вы получаете тысячу двести рублейприбыли. При тираже в сто пятьдесят тысяч – сто восемьдесят миллионов. А вы,насколько я знаю, с оптовиками не связываетесь, у вашего издательства естьсобственная сеть реализации, вы ее сколотили на паях с четырьмя другимииздательствами. И продаете вы каждую книжку по пять-семь тысяч рублей.Поскольку с арифметикой у меня в школе было все в порядке, то торговаться стобой, Паша, я не буду. Или двадцать пять, или я ухожу.

– Хорошо, хорошо, не кипятись. – Павелуспокаивающим жестом взял ее под руку и подвел к креслу. – Ты жепонимаешь, сумма настолько велика, что я не могу решить вопрос в течение двухминут, ни с кем не посоветовавшись. Оставь рукопись, редактор ее посмотрит, и,если мы ее одобряем и принимаем, мы вернемся к обсуждению вопроса о гонораре.Зачем же сейчас копья ломать, если неизвестно, будем ли мы вообще издаватькнигу. А вдруг она плохо написана и никуда не годится? Кота в мешке покупать?

Губы Светланы изогнулись в саркастической усмешке, небольшиеглазки сощурились и стали казаться совсем маленькими.

– Паша, Паша, – укоризненно покачала онаголовой. – Ничему тебя жизнь не учит. Все, друг мой, разговор окончен.Рукописи Параскевича не нуждаются в одобрении и редактировании, это знает всяиздательская Москва. Рукописи моего мужа принимают не глядя и тут же запускаютв набор, а ровно через два месяца они выходят в свет. Может быть, ты не знаешь,что его книги лежат на прилавках не больше двух недель, а потом их днем с огнемне достать? Может быть, для тебя новость, что каждая его новая книжкараскупается мгновенно? И еще одно, Пашенька. Может быть, плохие мальчики,которые работают в твоем издательстве, скрыли от тебя, что делают «левые»,неучтенные тиражи Лениных романов? В выходных данных книг стоит тираж стопятьдесят тысяч экземпляров, а на самом деле напечатано триста тысяч. За стопятьдесят, указанных в выходных данных, вы отчитываетесь перед налоговойинспекцией, а прибыль за остальные сто пятьдесят идет вам в карман. Господи,Паша, какие у тебя глазки-то круглые! Что, не знал, что ли? Ты воздух-товыдохни из живота, ведь лопнешь сейчас. Вы вместе с остальными четырьмяиздательствами сосали из Лени кровь целых пять лет, пользовались тем, что он немог вам отказать, прикидывались его друзьями, а друзьям принято помогать вбеде. Теперь все, дружок, малина ваша кончилась. Леня молодой был совсем ибезумно талантливый, и вы думали, что он еще много лет будет вас радоватьсказочными прибылями, он ведь сочинял легко и быстро. Поэтому эксклюзивныеправа вы у него покупали только на шесть месяцев со дня сдачи рукописи. Зачемвам больше, думали вы, если он через шесть месяцев новую вещь напишет, таклучше же новую издать, чем переиздавать старую, тем более что вы тираж-то зафигачилибудь здоров какой, что официальный, что левый, все женское население Россииотоварилось. А к сегодняшнему дню все эксклюзивные права у вас кончились.Осталось только право на последнюю книжку, которая вышла месяц назад, но и этоправо через три месяца кончится, а вам с него все равно никакого навару, у васже тиражи огромные, так что затевать переиздание сразу же после первого изданиябессмысленно. Все, пуфик ты плюшевый. Теперь ничего дешевого вы на Лене несделаете, это я вам обещаю. У него вышло двадцать шесть книг, у меня в руках –двадцать седьмая, самая дорогая, потому что закончена, как ты справедливозаметил, ровно за три часа до трагической гибели. И не думай, котик жирный, чтоя тебе папку оставлю. Я заберу ее с собой и жду вашего решения до вечера.Телефона у меня пока нет, поэтому сегодня вечером я сама тебе позвоню, и еслиты не скажешь, что готов заплатить за рукопись столько, сколько я сказала, тозавтра я предложу ее Игорю, потом Нугзару, потом Левушке, потом Анне. Васпятеро пауков, охвативших всю Москву, а может быть, и всю Россию. И кто-нибудьиз вас непременно купит рукопись и станет еще богаче. А остальные будут палецсосать.