– Чем вы занимаетесь, Натали? У вас свой бизнес?

– Ну что вы, – рассмеялась она через силу, от душинадеясь, что ее глаза не начали похотливо блестеть. – Я не приспособлена ктому, чтобы самостоятельно заниматься бизнесом. Живу на деньги мужа.

– У вас есть дети?

– Нет. Но я надеюсь, что будут.

Ей принесли кофе с десертом «Мирабелла», а Джеральду –огромный бифштекс.

– Вы раньше бывали в этом городе? – спросил он.

– Нет, в первый раз приехала.

– У вас здесь друзья или дела?

– Скорее дела, – улыбнулась она.

– Но здесь есть кто-нибудь, кто занимался бы вами? Яимею в виду, показал бы вам город, исторические памятники, музеи. Здесь естьочень красивые места и музеи прекрасные, поверьте мне, я за месяц весь городнаизусть изучил.

– Нет, мной никто не занимается, но мне это и не нужно.У меня здесь еще не решенное дело, но я его выполню обязательно и поздно ночьюуеду обратно, в Москву. Так что мне развлекаться некогда. Да и не хочется,честно говоря. Настроения нет.

– У вас проблемы, Натали?

«О господи, – испугалась Наталья, – все-таки неуследила, дала прорваться настроению. Чего себя-то обманывать, настроениеиспортилось не оттого, что у меня муж сидит, а оттого, что я хочу этогочернокожего до обморока, до судорог, до истерики. Черт, до чего же он мненравится!»

– Что вы, Джеральд, никаких проблем, я вообще наредкость благополучная особа. Просто этот город кажется мне неуютным,неухоженным, холодным, мне здесь не нравится и хочется побыстрее уехать.

Она умолкла и принялась ложкой ковырять желеобразный десерт,розовый с голубыми и зелеными цветочками из крема. Когда она снова поднялаглаза, то по лицу журналиста было видно: он понял все. На губах его игралаулыбка, одновременно мягкая и приглашающая и в то же время чуть ироничная.Белой русской женщине смерть как захотелось черного мужчину. Обыкновенныйсексуальный голод плюс тяга к экзотике. Почему бы и нет, в конце концов. Темболее она сегодня ночью уедет, и никаких проблем.

* * *

Без пяти шесть Наталья Досюкова снова стояла передадминистративным зданием колонии, где ее муж отбывал наказание за умышленноеубийство. После железных объятий Джеральда все тело болело и казалось ей однимсплошным синяком. Они занимались любовью в его гостиничном номере, не тратявремени на слова и обещания. У них было около полутора часов, и они провели ихв страстном молчании, прерываемом только тяжелым дыханием и редкими стонами. Вполовине пятого Наталья выскочила из постели, забежала на несколько минут вванную, оделась и умчалась на вокзал. Джеральд не задавал ей никаких вопросов,почему и куда ей нужно ехать на электричке, но уже у самой двери, когда Натальявыходила из номера, сказал:

– Если до отхода поезда в Москву у тебя останетсясвободное время – ты знаешь, где меня найти. Я буду рад тебя видеть.

Она только кивнула, в глубине души совершенно уверенная втом, что непременно прибежит к нему вечером, когда вернется в город из поселкасо странным названием – Киркомбинат. Обзывая себя похотливой сукой, Натальяехала в электричке и прикидывала, в котором часу может окончиться трехчасовоесвидание с Женей, на платформе остановилась у расписания и посмотрела, когдаидут поезда в город после двадцати двух часов…

Наконец ее привели в узкую неуютную, словно наполненнуюслезами и муками тысяч и тысяч матерей и жен, комнату для свиданий. Сзамиранием сердца прислушивалась Наталья к шагам за дверью, ожидая увидетьвместо своего мужа разбитого болезнями старика с почерневшими от чифиря зубами.Чтобы хоть чем-то занять дрожащие руки, она стала выкладывать из сумки продуктыи аккуратно расставлять их на столе, а теплые вещи стопочкой сложила на стуле.Наконец дверь открылась.

Это был он, все тот же Евгений Досюков. На миг Натальепоказалось, что она участвует в каком-то нелепом спектакле, где Женя по ролидолжен был побрить голову и напялить черную робу и черный ватник. Но это толькона время спектакля, а потом он снимет все это, наденет свой обычный костюм издорогого магазина и повезет ее, Наталью, ужинать в ресторан.

Он по-прежнему гордо держал голову, по-прежнему смотрел нанее ласково и чуть насмешливо, и глаза его были по-прежнему ясными, а зубы –белыми и ровными. Единственное, что отличало его от прежнего Жени, – голоди зверский аппетит. Ни разу за все четыре года, что они прожили вместе, невидела Наталья, чтобы он так безудержно запихивал в себя продукты.

Она терпеливо ждала, пока он насытится.

– Как ты, милый? – спросила она. – Тебе оченьплохо здесь?

Он удивленно взглянул на нее.

– А кому же здесь может быть хорошо? Конечно, мнеплохо. Но я не собираюсь ждать восемь лет, пока правосудие очухается. Я будубороться за свою свободу и доказывать свою невиновность. И я очень рассчитываюна твою помощь. Деньги у нас, слава богу, есть, так что нанимай самых лучшихадвокатов, пусть пишут жалобы, пусть поднимают журналистов, пусть обращаются вКомиссию по правам человека. Я не собираюсь тут сидеть за преступление,которого не совершал.

По ее лицу пробежала тень, и это не укрылось от Евгения.

– Ты что, не веришь мне? Ты думаешь, я убил Бориса? Нускажи же, скажи мне, что ты считаешь меня убийцей, и я не стану приставать ктебе со своими просьбами. Как-нибудь обойдусь.

В эту секунду он был так похож на себя прежнего – резкого,жесткого, преуспевающего, безжалостного, что Наталье стало казаться, что онасходит с ума. Может быть, ничего не было? Может, ей все приснилось – и арест, иследствие, и суд, и даже сегодняшний день?

– Что ты, Женечка, я верю тебе. Если бы я считала тебяубийцей, я бы не вышла за тебя замуж, когда ты был под следствием. Я же сделалаэто, потому что верила в твою невиновность. И хотела, чтобы все вокруг знали: яне считаю тебя преступником. И я сделаю все, что нужно, чтобы тебя оправдали.

Три часа тянулись невыносимо долго, ей все время приходилосьискать темы для разговора, и темы эти почему-то так быстро иссякали…

– Как у тебя со здоровьем? – заботливо спрашивалаона.

– Порядок, делаю зарядку, поддерживаю форму. Небеспокойся, я глупостями не увлекаюсь.

– Ты не чифиришь?

– Я не сумасшедший, – усмехался он. – И себяне на помойке нашел.

– Тебя здесь не обижают? Знаешь, мне рассказывали, чтов колониях есть паханы, мужики, шестерки, обиженные, в общем, целая иерархия. Ине дай бог впасть в немилость у пахана, тогда совсем жизни не будет, а то иубить могут. Это правда, Женя? Я так боюсь за тебя.

– Правда, Ната, правда, но ты за меня не бойся. Главноев жизни деньги, у кого они есть, тот и пахан. У меня много денег, и не только вМоскве, а по всей России и даже за рубежом. Это ни для кого не секрет, деньги уменя законные и конфискации не подлежат. Стало быть, обижать меня никто нестанет. Ты у мамы бываешь?