– А ревность и прочая бытовуха? Не хотите там поискать?

– Хочу, но рук не хватает. Знаете, Иван Алексеевич,этот Параскевич был, по-моему, глубоко несчастен.

– Что, проблемы с женой?

– Скорее с матерью. Мать у него – такая, знаете ли,особа, которая искренне считает всех окружающих глупее себя. Вот, например, освоей невестке Светлане она отзывается следующим образом: я, дескать, не была ввосторге от Лениного выбора, но, в конце концов, не мне с ней жить, а ему,поэтому я всегда была приветливой со Светочкой и всеми силами старалась ееполюбить как родную. У нас с невесткой были прекрасные отношения, мне оченьскоро удалось преодолеть неприязнь к ней, ведь самое главное для меня – чтобымой сын был счастлив. А сама Светлана и многие друзья Параскевичей, какстарших, так и младших, в один голос утверждают, что Галина Ивановна так лютоненавидела невестку, что даже не умела этого скрывать, хотя, может быть, истаралась. Ненависть выплескивалась во всем, в каждом слове, в каждом взгляде,в жесте. В любой мелочи. А Галина Ивановна свято уверена, что она – великаяактриса и о ее истинных чувствах никто не догадывается. Властная, нетерпимая кчужому мнению, если оно не совпадает с ее собственным, все за всех решает,всегда знает, кому как лучше поступить. В общем – чума. У таких матерей обычновырастают очень несчастные дети, потому что эти дети с младенчества приученыбеспрекословно слушаться, боятся делать наперекор и при этом тихо ненавидятмать. Ненависть с каждым днем, с каждым годом накапливается, но страх передматерью не позволяет ей выплескиваться наружу криком или просто резкимзамечанием, поступком. Представляете, в каком аду живут эти несчастные дети? Имуже за пятьдесят, а матери продолжают их третировать, смотреть в рот и даватьсоветы, что нужно есть, а что нельзя, критически оглядывать одежду икомментировать их стиль и манеру одеваться. Они суют нос во все семейныепроблемы детей, осуждают их супругов, дают рекомендации по воспитанию внуков,командуют, распоряжаются, повышают голос, позволяют себе грубости и бестактныевыходки.

– И что же, мать Параскевича именно такая?

– Один в один, – подтвердила Настя. – Дажехуже. А жена у него очень милая, мне она понравилась. По-моему, онапо-настоящему любила своего мужа…

* * *

Светлана Параскевич повернулась на бок и стала осторожновылезать из-под теплого пухового одеяла. Она старалась не потревожить лежащегорядом мужчину, но он все-таки открыл глаза, быстрым жестом обхватил ее за плечии уложил обратно, крепко прижав к себе.

– Ты куда это собралась?

– Пойду чайник поставлю.

– А поцеловать? Как это можно – оставить любимогомужчину одного в комнате и уйти, не поцеловав его?

Светлана нежно поцеловала его в губы, в глаза, в щеки.

– Я тебя обожаю, – прошептала она. – Ты –невероятный. Лучше тебя никого нет.

– А твой покойный муж?

Она расхохоталась звонко и весело.

– Только мой покойный муж может сравниться стобой, – проговорила она, гладя мужчину по плечам и груди. – Но тывсе равно лучше. Ты свободнее, а значит – сильнее. Ты независим. Ты можешь себепозволить, в отличие от него, быть гордым. Ведь у тебя нет такой матери, какойбыла моя свекровь.

– Но у меня нет и такого таланта, какой был у твоегомужа. Кто я в сравнении с ним? Жалкий учитель русского языка и литературы,получающий гроши.

– Это неважно, – тихонько сказала Светлана,обнимая его. – Ты мужчина, которого я люблю. А талант тебе и не нужен.Достаточно того, что он есть у меня.

По квартире разливался аромат крепкого, только что смолотогои сваренного кофе. Сергей Николаевич Березин сладко потянулся под одеялом ипривычно протянул руку на другую половину огромной супружеской кровати.Протянул – и тут же отдернул. Все месяцы, пока Ирина была в клинике и всанатории, он знал, что дома ее нет, поэтому даже спросонок не забывал об этом.Но вчера он привез ее сюда, и подсознание дало команду: раз жена в квартире,она должна быть в супружеской постели.

А ее нет. Нет и быть не может. Ирина будет спать в маленькойкомнате на диване. Она сама сделала выбор, хотя Березин предлагал ей занятьспальню.

Сергей Николаевич легко выпрыгнул из-под одеяла, сделалнесколько взмахов руками, чтобы разогнать кровь, натянул джинсы и отправился вванную. Через десять минут, выбритый и благоухающий хорошей туалетной водой, онпоявился в кухне. Ирина сидела на стуле, некрасиво сгорбившись, непричесанная,в небрежно застегнутом халате и в тапочках со стоптанными задниками. Березиннедовольно поморщился, не сумев скрыть неудовольствия.

– Доброе утро, – сдержанно сказал он.

– Здравствуй, – вяло откликнулась Ирина.

– Ты плохо себя чувствуешь? – вежливопоинтересовался он.

– Нормально.

Она пожала плечами и отпила кофе. Березин заметил, что чашкабыла не из сервиза, стоящего на кухне в застекленном шкафчике, а из техразномастных, с отколотыми ручками и царапинами, которые использовались дляотмеривания, например, сахара, или муки, или воды, или крупы. Та Ирина никогдане стала бы пить кофе из этих чашек.

– Тогда почему ты в таком виде?

– А что? Чем тебя мой вид не устраивает? Я же дома, ане на приеме в посольстве.

– Ира, ты не должна забывать – ты моя жена. Пожалуйста,веди себя соответственно.

– Но ведь здесь нет никого, – искренне удивиласьона, и Березин понял, что Ирина действительно не понимает, чего он от неехочет.

– Пойми, – мягко сказал он, наливая себе кофе вкрасивую чашку из тонкого фарфора, – ты не должна расслабляться даже дома.Ты должна все время вести себя так, как будто за тобой наблюдают десятки глаз.Только так ты сможешь обрести уверенность и стать настоящей женой политика.Если ты будешь делить свое поведение на две категории – «для дома» и «длялюдей», – ты обязательно допустишь грубую ошибку, причем публично. Ипервое, что ты должна сделать, – не ходить дома распустехой и не пить кофеиз битых чашек, даже когда ты одна.

Ирина молча вышла из кухни, и Березин с досадой подумал, чтоона оказалась более обидчивой, чем он предполагал. Намучается он с ней. Иринавернулась через несколько минут в длинной, до пола, вязаной юбке, узкой ипрямой, и в трикотажной блузке с длинными рукавами, завязанной на животе в узели открывающей маленький кусочек ослепительной кожи. Волосы ее были стянуты назатылке и закреплены в узел, губы слегка подкрашены. Теперь она, тонкая иизящная, напоминала натянутую струну, готовую при умелом прикосновенииоткликнуться мелодичным звуком.

Не говоря ни слова, Ирина вылила в раковину остатки кофе изсвоей чашки с щербатыми краями, достала чашку из сервиза, налила в нее кофе иуселась напротив Березина, закинув ногу на ногу. Он невольно залюбовался еепрямой спиной, длинной шеей и гордо вскинутым подбородком. Как похожа, божемой, как она похожа на ту! Наваждение.