– Чтобы не расстраивать твоих мозгоправов, будем считать, что ты спишь, Елена Андреевна.

Свет от торшера чуть размывал темноту, Катька сопела, отвернувшись к плотно зашторенному окну. Слова донеслись вполне отчетливо, и долго искать их источник не пришлось. Полина сидела на прикроватном стульчике, в темном спортивном костюме с накинутым на голову капюшоном. Коленки подтянула вверх и обхватила их руками. Весьма спортивная поза для почти полностью парализованной больной. Смотрела хитро и весело. Во взгляде и позе явно не хватало главного – врожденной интеллигентности и осанки настоящей питерской училки.

– А что еще я делаю? Конечно, сплю. У вас, Полина Алексеевна, другие варианты?

– Да ладно, не буду я вас, Леночка, расстраивать. Спите, конечно, спите, а что же еще?

– Вот и прекрасно. Договорились.

– Я, собственно, подумала, что надо все же разрешить так остро вставший вопрос.

– О чем, простите?

– О помощи. Об этом. Точнее, о всей этой путанице и демагогии: клятва Гиппократа, «не навреди», эвтаназия и белый халат, и прочее, и так далее. Смотрю, вы обиделись на меня, а я, наоборот, хотела вам таким образом уважение свое выказать. Потому что и правда считаю, что немногие из ваших коллег способны истину от лжи отличить и настоящую помощь от самолюбования. Разве же это не высшая похвала для врача?

– Не врачу решать, кому жить, а кому уходить. Так можно сорваться с узкой тропинки вниз.

– Да ладно, Елена Андреевна! Вы теперь кокетничаете, и совершенно бесталанно. А как же тот алкаш? Помните, мамашку с девочкой укокошил, так сказать, пошел на пьяный таран, вы ж тогда всей своей компашкой его наказать решили и наказали бы, если б медсестра не подошла, а? Отказываться будете или найдете мужество согласиться? А потом, неужели этот мерзавец и вправду свое не заслужил? Нажрался, сел за руль, и все такое?

– Я уже сказала: не нам решать, и все. Больше на эту тему говорить не буду. Уходите, Полина Алексеевна, вы и вправду теперь уже совсем не вы.

– Не расстраивайтесь так. Мужик-то и вправду был полный козел – вы ж не в курсе. Он и теперь еще воздух переводит. Кстати, его жена из-за этой скотины никак личную жизнь устроить не может. Господин Сухарев, конечно, постарался изо всех сил: с того света, так сказать, достал. А он теперь лежит, как овощ, целую комнату занимает. Ест, спит и гадит. Тетка мучается – вот и вся жизнь. И неизвестно, как долго это еще продлится. Так что порешили бы тогда сразу – всем было бы лучше. Эх, люди… Ладно, отдыхайте, Елена Андреевна. Спокойной ночи.

Свет погас. Страх сковал все тело, опять стало нечем дышать, хотелось крикнуть во все горло, но получался слабый-слабый шепот, который никто не слышал. Духота давила все сильнее, вдруг кто-то извне сильно толкнул в бедро.

– Мама, не мычи, ты мне спать не даешь.

Катька пихала меня ногой.

Господи, какое счастье: я в своей кровати, это всего лишь сон. Всего лишь мой бред, но совсем безобидный, в пределах собственной постели, без битого стекла и открытых окон. Все хорошо, все очень хорошо.

Я рванула в ванную, отдышалась и набрала горячей воды.

К утру в голове прояснилось, и я начала день с поедания большого количества бутербродов. Что же еще, кроме еды, снимет очередное потрясение? В окошко било солнце, свет проник в мое убежище и окончательно расщепил цельность сознания: материнская часть настаивала на походе в парк или еще куда-нибудь на свежий воздух, а ленивый эгоизм просил притащиться на Иркину кухню и сидеть там целый день, пить чай с конфетами, а потом разбавить сладкое селедкой под шубой или запеченной курицей. А вообще, все равно, какое меню, – ешь, не бойся, надейся на завтрашнее солнце.

Получилось посередине: няня асрянского отпрыска получила двойную оплату за внеурочный выход на работу; праздничный день как-никак. Выдворили детей в парк, а потом, как и мечталось, окопались на кухне. Стоя у плиты, Ирка выслушала спинным ухом мой монолог про события последних суток. Для вынесения вердикта она соизволила не только повернуться, но и достать глубоко запрятанную в ящик пепельницу. Мы не курили уже очень давно, так что теперь затянулись с большим удовольствием.

– Я сейчас делаю вывод, Сокольникова, что уход из больницы был большим благом. Для твоей психики это все же перегруз, любая неотложная ситуация сильно травмирует, хотя бы сегодняшний сон возьми. Чистый разговор с собственной покалеченной психикой. Так что как это ни печально, но твое увольнение оказалось необходимым событием. Хотя все равно, несмотря на этот эпизод, переживать не стоит. Явная положительная динамика: двигательный компонент ушел. А кошмары и у здоровых людей вообще-то бывают. Предлагаю начать есть блины с творогом. Все-таки праздник, можно и поесть.

На столе материализовалось огромное блюдо с дымящимися блинами. Аппетит всегда оставался прямо пропорционален степени перегрузки моей несчастной головы. Не могу сказать, что я была согласна с Иркиным заключением. В целом выводы казались правильными. Но про больницу – неправда. Это был мой воздух. А теперь я живу как земноводная жаба. Вроде дышу, но по большей части – квакаю.

Процесс ожирения сопровождался в высшей степени приятными вкусовыми ощущениями: блины продолжились бужениной с красным вином. Потом мы провели еще час в горизонтальном положении и принялись за блины с мясом. Безобразие продолжалось часов до шести.

Наконец в дверь ввалились дети, няня заползла последней в совершенно мертвом состоянии. Катька и Стас на ходу забросили в себя по паре блинов и убежали в детскую. Наблюдая за их стремлением побыстрее запихать в себя еду и заняться чем-то уже запланированным и гораздо более интересным, я позавидовала: им не надо ничего придумывать, чтобы компенсировать недостаток гормона счастья.

Нянька Наталья была наша ровесница, с тем же самым жизненным багажом рядовой россиянки. Поздравить ее с праздником желающих не оказалось, потому ей доставили большое удовольствие яства, находящиеся на кухонном столе. Смачно вздохнув в конце трапезы, она немного посидела с нами и вскоре ушла домой.

Ночь прошла спокойно. Засыпая, я подумала о Полине. Скорее всего, в данных обстоятельствах я могу и не узнать, когда она уйдет. Особенно если Света потеряет терпение и покинет дом Вербицких раньше срока. Даже не будет возможности попрощаться. Я подумала о том, что сейчас делает Славка. Наверное, занимается любовью с новой женщиной; может быть, даже так же яростно, как со мной. В ее отдельной квартире, без всяких детей, ночных кошмаров и прочего. Как же не хочется, чтобы он забыл про меня! А потом подумалось: проживи я вот так одна с Катькой еще год-два, и уже сама, наверное, не захочу кого-то пускать в свою жизнь, потому что вдвоем с дочерью намного спокойнее. Теперь мне окончательно было ясно: я могу жить совершенно одна. Не хочу, чтобы опять делали больно. И сама не хочу никого обижать. Слава богу, теперь ничего криминального ночью не происходило. И вряд ли будет происходить. По крайней мере, я сильно на это надеюсь.