Шрифт:
Интервал:
Закладка:
53Схолия 25: «Он говорит, что приводимое в действие желание есть наслаждение, если наличествующее благо досягаемо для него (κατα τον αύτης έστιν ορισμόν), а бездействующее наслаждение есть желание, если будущее благо досягаемо для него; ярость же есть движение пестуемого безумия (μανιας μελετωμένης κινησιν), а безумие – приводимая в действие ярость. Подчинивший обе эти силы души разуму найдет, что желание в нем стало наслаждением в чистом, по благодати, объятии души с Божеством, а ярость – непорочным кипением, охраняющим это наслаждение [соединением с] Божеством, а также целомудренным безумием очарованной силы души, устремляющейся к Божеству и совершенно выводящей [душу] из [пределов] сущих.
Поэтому до тех пор, пока жив мир (κόσμος) в нас благодаря добровольной привязанности души к материальным вещам, нельзя предоставлять этим силам свободы. Иначе они, смешавшись с чувственными вещами, словно с единоплеменниками, будут воевать с душой и захватят ее, ставшую пленницей страстей, как некогда Иерусалим стал добычей жителей Вавилона. Ибо под “веком”, на протяжении которого закон повелел служить инородным рабам и рабыням, Писание, посредством исторического повествования являя умопостигаемое, подразумевает добровольную (γνωμικην) привязанность души к миру сему, то есть к настоящей жизни».
54 Идея преображения θύμος и επιθυμία, то есть ярости и вожделения, позволяет преп. Максиму употреблять такое не совсем обычное словосочетание, как σώφρονα μανία (можно перевести и так: «благоразумное, скромное безумие»). Собственно говоря, кажущийся парадокс данного словосочетания заложен изначала в христианстве, и св. апостол Павел в 1 Кор. 1:23 ясно выразил это: Мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие (μωρίαν). Указанная же идея у преп. Максима является органичной частью общего святоотеческого учения об обожении, согласно которому обожению и преображению подлежит не только неразумная часть души («ярость» и «желание»), но и тело. Данное учение всегда представлялось безумием в глазах эллиномудрствующих, скрытая или явная оппозиция которых церковному миросозерцанию прослеживается на протяжении всей истории Византии. Отчетливо она проявляется в исихастских спорах, особенно в учении одного из главных антипаламитов – Варлаама Калабрийского. Его платоническая концепция мира предполагала и спиритуалистическую антропологию, согласно которой конечной целью молитвы и вообще религии является «дематериализация» человеческого духа и освобождение его от уз плоти (см.: Meyendorff J. Spiritual Trends in Byzantium in the Late Thirteenth and Early Fourteenth Centuries // Art et societe a Byzance sous les Paleologues. Actes du Colloque organise par l’Association Internationale des Etudes Byzantines. Venise, 1971. Р. 65). Данной дематериализации преп. Максим, как и прочие отцы Церкви, противопоставляет преображение, а вместо освобождения от уз плоти как таковой он учит об освобождении от плоти греховной и от страстей.
55 В «Деяниях» эти слова сказаны Фестом.
56 В достаточно близком контексте сочетает 2 Кор. 5:13 и Деян. 26:24 св. Григорий Нисский. Правда, он несколько по-иному толкует их и говорит, что «выход из себя» апостола был «экстазом к Богу», а его «скромность (целомудрие)» обнаружилась в словах к Фесту, когда он явил себя «не безумствующим, но изрекающим речи, полные целомудрия и праведности» (Gregorii Nysseni in Canticum Canticorum / Ed. Н. Langerbeck. Leiden, 1960. Р. 309).
57 Так, думается, лучше перевести эту трудную фразу· την κατα τον λόγον χρονικήν μετά της άπαθείας, των τρόπων πρόνοιαν (Эриугена: temporalem secundum rationem cum impassibilitate morum providentiam).
Схолия 26: «Число семь тысяч, употребляемое здесь в достохвальном смысле, означает временную и настоящую жизнь, украшенную добродетелью и разумом. Ибо если число тысяча означает писаный и естественные законы, которые, согласно заложенной в бесчисленном множестве [предписаний] относительно жизни мысли, [созвучны] друг другу и подобают боголюбцу, то отсюда ясно, что [число] семь тысяч являет всю временную жизнь боголюбца, охраняемую этими [законами]. Число же триста являет Промысел [Божий], простирающийся и на бытие по естеству, и на благобытие по благодати опекаемых [Им], а число семь – бесстрастие, [проявляемое] в способах [осуществления добродетелей]. Поэтому тот, кто является бесстрастным, ради собственных естественных сил сохраняя свою жизнь, как того желает Промысел, имеет семь тысяч триста семь рабов и рабынь, и он выходит [вместе с ними] из смешения страстей».
58Схолия 27: «Целью он называет бесстрастие, [достигаемое] здесь в духовном делании, и обожение, [достигаемое] там по благодати».
Под έκεΐσε («там») схолиаст явно подразумевает будущую жизнь.
59 Характерен существенный нюанс видения преп. Максимом социальных отношений: для него как бы само собой разумеется, что господин не может не радеть о своих рабах, а поэтому он приводит их «к равночестной свободе» (προς την ισότιμον έλευθερίαν). Преображающая сила христианской любви, согласно преподобному, охватывает все сферы земного бытия человечества, включая и общественные отношения.
60 Ср.: «По природе своей яростному началу [души] свойственно сражаться с бесами и бороться за какое-либо наслаждение. Поэтому Ангелы внушают нам духовное наслаждение и [возникающее] из него блаженство, призывая нас обращать свою ярость против бесов. Напротив, бесы влекут нас к мирским похотям (см.: Тит. 2:12), заставляя яростное начало вопреки природе сражаться с людьми, дабы ум, омрачившись и отпав от ведения, стал предателем добродетелей» (Евагрий Понтийский. Слово о духовном делании, 34 // Творения аввы Евагрия. С. 100).
61 Как и предшествующее число рабов и рабынь, это число в тексте у преп. Максима иное, чем в тексте «Септуагинты».
62Схолия 28: «Певцами он называет тех, чья жизнь, соответствующая [духовному] деланию, громко возвещает о повелениях Божиих».
63Схолия 29: «Певицы, как он говорит, суть те, которые не только являются исполнителями Божественных повелений, но и сами по себе предстают толкователями [Божественных] таин для других».
64 Выражение: την εφικτήν άνθρώποις επιστήμην των αιωνίων, – скорее всего, указывает на то знание, которое только приоткрывается для нас в земной жизни, но реализуется в своей полноте лишь в жизни будущей. Данное знание связано с многозначным понятием «век» (αιων), которое у преп. Максима имело и смысл «век грядущий». Например, в «Амбигвах» он говорит: «Есть три места и устроения (τόποι καί καταστάσεις), в которых мы, люди, оказываемся. Они суть: мир сей, в котором мы, рождаясь, обретаем бытие; место, в которое мы прибываем после смерти, отойдя отсюда; будущий век, в который мы заключаемся вместе с душами и телами» (Преп.