если изначально не избирать линию Эльбы в качестве первого рубежа оборонительной войны, лучше всего было встать за Тюрингским лесом, к чему и склонялся герцог Брауншвейгский.

Но он не решился высказать свое мнение. Уступив всеобщему энтузиазму, он замыслил наступательный план, а князь Гогенлоэ, по обыкновению противоречащий ему, замыслил другой. На свою нынешнюю позицию герцог Брауншвейгский пришел из Магдебурга, поднявшись по левому берегу Заале, а князь Гогенлоэ – из Дрездена, поднявшись по правому. Гогенлоэ, желая играть главную роль, предлагал, оставив герцога на его нынешней позиции, подняться к верховьям Заале, пройти по ущельям Франконии, перейти в верховья Майна, настичь французов, едва начавших сосредотачивать войска, и оттеснить их к нижнему течению Майна, на Вюрцбург, Франкфурт и Майнц. Как только французы начнут отступать, герцог Брауншвейгский присоединится к нему любым путем, чтобы довершить их разгром всей массой прусских сил.

Герцог Брауншвейгский задумал действовать с противоположной стороны: выдвинуться вперед через Эйзенах, Фульду, Швайнфурт и Вюрцбург, то есть по Центральной дороге Германии, атаковать Вюрцбург и отрезать таким образом от Майнца всех французов, находившихся во Франконии. Такой план, несомненно, был лучше, ибо в то время как князь Гогенлоэ оттеснил бы французов к нижнему течению Майна и тем самым позволил бы соединиться их частям, герцог Брауншвейгский, напротив, оказывался между Вюрцбургом, бывшим центром сосредоточения французов, и Майнцем, бывшим их оперативной базой. Более того, он собирался действовать со 140 тысячами человек и предпринять наступление всей массой сил, какую и следует придавать наступлению, когда на него решаются. Но какой бы план не приняли, для его успеха были необходимы два условия: во-первых, чтобы прусская армия была если не равной по качеству французской, то хотя бы способной перенести столкновение с ней; во-вторых, опередить Наполеона и застать его прежде, чем он сконцентрирует все свои силы в Вюрцбурге. Однако герцог Брауншвейгский отдал приказ выдвигаться 10 октября, а Наполеон был в Вюрцбурге уже 3-го, во главе сосредоточенных сил и готовый противостоять любым опасностям.

Пока обсуждались наступательные планы, все как один основанные на смехотворном допущении застать врасплох французов 10 октября, стало известно о прибытии Наполеона в Вюрцбург, и тогда начали догадываться о его расположениях. Тогда стало понятно, что, соизмеряя его активность со своей собственной, сильно просчитались, и герцог Брауншвейгский, не обладавший зоркостью, решительностью и энергией великого генерала, но тем не менее наделенный большим опытом, весьма живо ощутил опасность наступления на уже сформированную французскую армию во главе с самим Наполеоном. С этой минуты он отказался от наступательного плана, задуманного из снисхождения, и всё более склонялся к оборонительной позиции за Тюрингским лесом. Он постарался доказать всему своему окружению преимущества такой позиции, ибо, повторял он непрестанно, если Наполеон пройдет через Кенигсхофен, Эйзенах, Готу и Эрфурт, его можно будет атаковать с фланга в ту минуту, когда он выйдет из ущелий; если же, напротив, он появится из ущелий, ведущих из Франконии в Саксонию, в верховьях Заале, можно будет поджидать его на прочной позиции за ее обрывистыми берегами. Были и другие причины, внушавшие герцогу решительное предпочтение этой позиции: в глубине души он порицал войну и с радостью обнаружил шанс ее предотвратить.

Судя по донесениям шпионов, Наполеон приказал осуществить крупные оборонительные работы у Швайнфурта, на дороге из Вюрцбурга в Кенигсхофен и Эйзенах. Он и в самом деле, дабы обмануть пруссаков, приказывал произвести работы на различных направлениях, в том числе и в направлении Швайнфурта, Кенигсхофена, Хильдбургхаузена и Эйзенаха. Из этого герцог Брауншвейгский заключал, что Наполеон не думает идти из Франкфурта в Веймар, а хочет водвориться в Вюрцбурге, заняв там оборонительную позицию. Подобной убежденности способствовали и его беседы с Луккезини. Посол, двумя месяцами ранее так несчастливо разгневавший свой кабинет преувеличенными донесениями, теперь утверждал, примешивая небольшую правду к большим лжи, что Наполеон в глубине души не хочет войны, что он, без сомнения, легкомысленно относился к Пруссии, но никогда не имел по поводу нее агрессивных планов, и очень возможно, что он водворится в Вюрцбурге, дабы дождаться за его прочными укреплениями последнего слова короля Фридриха-Вильгельма.

Однако было поздно провозглашать эту истину в ту минуту, когда она перестала быть таковой. Ничто не было столь несообразно нраву Наполеона, как план занять оборону перед Вюрцбургом. Но приписав ему такой план и наслушавшись Луккезини, герцог Брауншвейгский с тайной радостью заключил, что можно избежать войны, в особенности если предусмотрительно держаться за Тюрингским лесом, оставив его между двумя армиями в качестве препятствия для встречи. Король молчаливо разделял его чувство.

Пятого октября в Эрфурте был созван последний военный совет, на котором присутствовали герцог Брауншвейгский, князь Гогенлоэ, маршал Мёллендорф, многие офицеры генерального штаба, командующие корпусами, король и министры. Совет продолжался целых два дня. Герцог поставил на нем следующий вопрос: благоразумно ли атаковать Наполеона на неприступной позиции, когда уже нет надежды захватить его врасплох? По этому предмету спорили долго и бурно. Каждый вынес из спора лишь еще большее смятение духа и еще большую сердечную горечь. За невозможностью определиться и чтобы лучше знать подлинные намерения Наполеона, совет остановился на плане генеральной разведки силами всех трех главных армейских корпусов: князя Гогенлоэ, герцога Брауншвейгского и генерала Рюхеля. Король приказал изменить это странное заключение, сведя три разведывательных миссии к одной под командованием полковника Мюффлинга, офицера Главного штаба герцога Брауншвейгского, на той самой дороге из Эйзенаха в Швайнфурт, где Наполеон, казалось, производит некоторые оборонительные приготовления. Князю Гогенлоэ был отдан приказ продолжать сосредоточение Силезской армии в верховьях Заале, оставив генерала Тауенцина с подразделением из Байройта для наблюдения за ущельями Франконии. К военной мере решили добавить меру политическую и послать Наполеону окончательную ноту, дабы засвидетельствовать ему бесповоротные решения прусского двора.

В этой ноте должны были изложить всё об отношениях между двумя дворами, то, какими дурными поступками Франция отплатила за хорошие поступки Пруссии, об обязанности прусского двора потребовать объяснения по всем затронутым интересам, каковому должен предшествовать обнадеживающий для Германии демарш, а именно незамедлительный отвод французских войск за Рейн. Отвода войск требовали к 8 октября.

Безусловно, задуманная нота была весьма негодным средством для сохранения мира, ибо направлять Наполеону требование убраться к назначенному дню значило до странности не понимать его характера. Но, даже пытаясь сохранить последний шанс на мир, герцог Брауншвейгский и король были вынуждены, для удовлетворения партии неистовых, произвести демонстрацию гордости, подчинившись капризам армии, которая обратилась в толпу и кричала, требовала и приказывала, как делает толпа, когда ее перестают сдерживать.

Вот каким образом пруссаки потратили время, которое Наполеон, в свою очередь, использовал на активные и продуманные приготовления. Не останавливаясь