Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я помню и берегу каждую – колода ярких коллекционных карточек, которые нужно хранить в бархате и перебирать, когда не можешь заснуть после трудного дня. Я помню, было там прохладно или тепло, помню, как свет впитывался в облупившуюся желтую краску или заставлял вспыхнуть синюю кружку, помню, достигал мой голос всех углов под потолком или же его приглушали тяжелые шторы и фарфоровые украшения. Я помню текстуру деревянных стульев, подрагивание паутинки, мерную капель из крана, пружинящий ковер под подошвами. “В доме Отца Моего обителей много”, и если одну из них заслужу я, то она будет состоять из этих комнат.
Я всегда любил простоту. “У вас все черно-белое” – Ричи сказал это мне в упрек, однако в действительности почти каждое дело об убийстве если и не является простым, то может таковым стать. Это не только необходимо, но и поразительно, и если на свете существуют чудеса, то вот одно из них. В этих комнатах огромный шипящий клубок теней всего мира рассеивается, все его коварные оттенки серого оттачиваются до суровой чистоты обоюдоострого клинка: причина и следствие, добро и зло. Мне эти комнаты кажутся прекрасными. Я вхожу в них как к себе домой, как боксер – на ринг, там я полон решимости и непобедим.
Больничная палата Дженни Спейн – единственная комната, которой я боялся, то ли потому что тьма в ней была заточена до небывалой остроты, то ли что-то подсказывало мне, что она не заточена вовсе, тени там спутаны и плодятся, и на этот раз их не остановить.
Обе они были там – Дженни и Фиона. Когда я открыл дверь, они повернули головы в мою сторону, но мое появление не прервало их разговор на полуслове – они просто молчали. Фиона сидела у койки в тесном пластиковом кресле, сжимая ладонь Дженни, лежащую на потертом одеяле. Они уставились на меня: худые лица, изборожденные новыми морщинами, в которых навсегда поселилась боль, пустые голубые глаза. Кто-то сумел вымыть Дженни голову, без выпрямителей ее волосы были мягкие и невесомые, словно у маленькой девочки. Искусственный загар стерся, и Дженни была бледнее Фионы. Мне впервые бросилось в глаза их сходство.
– Простите за беспокойство, – сказал я. – Мисс Рафферти, мне нужно поговорить с миссис Спейн.
Фиона крепче сжала руку сестры.
– Я останусь.
Она все знала.
– Боюсь, что это невозможно.
– Тогда она не хочет с вами разговаривать. И в любом случае она не в состоянии. Я не позволю вам ее запугивать.
– Я и не собираюсь никого запугивать. При желании миссис Спейн может потребовать, чтобы при нашем разговоре присутствовал адвокат, однако посторонних в комнате быть не должно. Уверен, вы все понимаете.
Дженни мягко высвободила ладонь и переместила руку Фионы на подлокотник кресла.
– Все нормально, – сказала она. – Я в порядке.
– Нет, не в порядке.
– Да нет же, честно.
Врачи явно снизили дозу обезболивающих: Дженни по-прежнему двигалась, словно под водой, а ее лицо выглядело неестественно спокойным, почти обвисшим, как будто у нее перерезаны какие-то важные мышцы, однако взгляд уже был сфокусированным и говорила она отчетливо, хоть и медленно. Она уже была в достаточно ясном уме, чтобы дать показания – если бы до этого дошло.
– Ну же, Фиона, – сказала она. – Потом можешь вернуться.
Дверь я оставил открытой, и Фиона неохотно встала, взяла свое пальто.
– Да, возвращайтесь, пожалуйста, – сказал я ей, пока она надевала пальто. – С вами мне тоже нужно побеседовать. Это важно.
Фиона не ответила, ее взгляд по-прежнему был устремлен на сестру. Когда Дженни кивнула, Фиона протиснулась мимо меня в дверь и двинулась по коридору. Убедившись, что она действительно ушла, я закрыл дверь.
Положив портфель возле койки, я повесил пальто на ручку двери и придвинул кресло к Дженни так, что мои колени уткнулись в одеяло. Она наблюдала за мной устало и без всякого любопытства, словно я очередной врач, суетящийся над ней с приборами, которые пищат, мигают и причиняют боль. Толстую марлевую накладку на щеке сменила узкая аккуратная полоска; одета Дженни была во что-то синее и мягкое – футболку или пижамную куртку с длинными рукавами, в которые она втянула ладони. В одном из рукавов исчезала тонкая резиновая трубка капельницы. За окном высокое дерево крутило шутихи из пылающих листьев на фоне жидкой голубизны неба.
– Миссис Спейн, полагаю, нам надо поговорить.
Она следила за мной, откинувшись на подушку, и терпеливо ждала, когда я закончу и уйду, оставлю ее гипнотизировать себя движением листвы. Она хотела раствориться в ней – мимолетный отблеск, дуновение ветерка, и ее больше нет.
– Как вы себя чувствуете?
– Лучше. Спасибо.
Она и выглядела лучше. От сухого больничного воздуха губы запеклись, однако хрипота из голоса пропала, он звучал тонко и нежно, напоминая детский, глаза уже не были красными – она больше не плакала. Если бы она выла, обезумев от горя, я бы не так за нее боялся.
– Рад это слышать. Когда врачи собираются отпустить вас домой?
– Они сказали – может, послезавтра или днем позже.
В моем распоряжении оставалось менее двух суток. Тикающие часы и то, что она рядом, – все это заставляло меня торопиться.
– Миссис Спейн, я пришел сообщить вам, что следствие добилось определенных успехов. Мы арестовали одного человека за нападение на вас и вашу семью.
Глаза Дженни изумленно вспыхнули.
– Сестра вам не сказала?
Она покачала головой.
– Вы… Кого вы арестовали?
– Это может прозвучать шокирующе, однако подозреваемый вам знаком – вы долгое время были близкими друзьями. (Изумление сменилось страхом.) Почему Конор Бреннан мог желать зла вашей семье?
– Конор?
– Мы арестовали его за эти преступления. В конце недели ему будут предъявлены обвинения. Мне жаль.
– О господи… Нет. Нет-нет-нет, это какое-то недоразумение. Конор никогда бы не причинил нам зла – и никому другому. – Дженни пыталась подняться с подушки; на протянутой ко мне руке выступили жилы, словно у старухи, и я увидел, что ногти у нее обломаны. – Вы должны его отпустить.
– Хотите верьте, хотите нет, но тут я на вашей стороне: мне тоже не кажется, что Конор – убийца. Однако, к сожалению, все улики указывают на него, и он признался в преступлениях.
– Признался?
– От такого не отмахнешься. Если кто-то не предоставит мне железобетонные доказательства того, что Конор не убивал вашу семью, я буду вынужден выдвинуть обвинения против