него – и, поверьте, дело примут в суде. Он отправится в тюрьму на очень долгий срок.

– Я была там. Это сделал не он. Мое свидетельство для вас достаточно убедительно?

– Мне казалось, вы не помните ту ночь, – мягко сказал я.

Это заставило ее растеряться – всего на секунду.

– Не помню. А если бы это сделал Конор, я бы запомнила. Так что это не он.

– Миссис Спейн, время для игр закончилось. Я почти точно знаю, что произошло той ночью. И совершенно уверен, что вы тоже знаете – и что, помимо Конора, об этом неизвестно больше никому. Следовательно, помочь ему можете только вы. Если не хотите, чтобы его признали виновным в убийстве, расскажите мне, что произошло.

Дженни сморгнула навернувшиеся слезы.

– Я не помню.

– Подумайте минуту о том, что будет с Конором, если вы и дальше продолжите гнуть ту же линию. Он очень долго любил вас и Пэта – думаю, вы знаете, как сильно он вас любит. Что он почувствует, если узнает, что вы отправили его за решетку до конца жизни за преступления, которых он не совершал?

Ее губы дрогнули, и какую-то секунду мне казалось, что она готова признаться, но затем Дженни упрямо поджала рот.

– Он не сядет в тюрьму. Он ничего не делал. Вот увидите.

Я подождал, однако она не прибавила ни слова. Мы с Ричи были правы: она собиралась написать записку. Конор ей дорог, но шанс покончить с собой для нее важнее любого из тех, кто остался в живых.

Я наклонился к портфелю, вытащил рисунок Эммы, найденный в квартире Конора, и положил его на укрытые одеялом колени Дженни. На мгновение мне почудился свежий сладкий запах древесины и яблок.

Дженни крепко зажмурилась. Когда ее глаза снова открылись, она смотрела в окно, изогнувшись так, словно рисунок мог на нее броситься.

– Эмма нарисовала это за день до смерти, – сказал я.

Дженни снова судорожно зажмурилась, а потом уставилась на переливающиеся листья, будто меня там не было.

– Животное на дереве – что это?

На сей раз никакой реакции. Оставшиеся силы Дженни тратила на то, чтобы отгородиться от меня. Скоро она уже не будет меня слышать.

Я наклонился к ней – так близко, что почувствовал химический цветочный аромат ее шампуня. Волоски у меня на затылке приподнялись медленной холодной волной. Я будто прижался щекой к щеке призрака.

– Миссис Спейн. – Я прижал палец к пластиковому конверту, к изогнувшемуся черному существу, лежащему на ветке. Существо улыбалось мне. Глаза оранжевые, в распахнутой пасти треугольные белые зубы. – Посмотрите на рисунок, миссис Спейн. Скажите, что это.

Ее ресницы подрагивали от моего дыхания.

– Кошка.

Именно так я сначала и подумал – и сейчас не мог поверить, что принял эту тварь за безобидного пушистого зверька.

– У вас нет кошки. И у соседей тоже.

– Эмма хотела кошку. Поэтому и нарисовала.

– Это похоже не на милого домашнего любимца, а на дикого, жестокого зверя. Вряд ли маленькая девочка захотела бы брать такое животное с собой в постель. Кто это, миссис Спейн? Норка? Росомаха? Кто?

– Не знаю. Эмма его выдумала. Какая разница?

– Насколько я знаю, Эмма любила все красивое – мягкие пушистые розовые вещи. Где она могла услышать про такого зверя?

– Без понятия. Может, в школе. По телевизору.

– Нет, миссис Спейн. Она нашла его дома.

– Нет. Я бы не подпустила дикое животное к своим детям. Давайте обыщите дом. Ничего подобного вы там не найдете.

– Я уже нашел. Вы знали, что Пэт писал на форумах в интернете?

Дженни повернула голову так резко, что я вздрогнул, и не моргая уставилась на меня широко раскрытыми глазами.

– Нет, неправда.

– Мы нашли его сообщения.

– Нет, ничего вы не нашли. Это ведь интернет – там любой может выдать себя за кого угодно. Пэт в интернете не сидел – он только брату писал и искал вакансии.

Ее голова и руки затряслись мелкой неудержимой дрожью.

– Миссис Спейн, мы нашли сообщения в вашем домашнем компьютере. Кто-то пытался удалить историю браузера, но справился неважно, и наши парни легко восстановили данные. В течение нескольких месяцев до смерти Пэт пытался поймать – или, по крайней мере, опознать – хищника, жившего у вас за стеной.

– Это была шутка. Он скучал, у него появилось много свободного времени, вот он и разыграл людей в Сети. Это все.

– А волчий капкан на чердаке? А дыры в стенах? Видеоняни? Все это тоже шутки?

– Не знаю. Не помню. Дыры в стенах образовались сами собой – эти дома строили из чего попало, вот они и разваливаются на части… Видеоняни – это просто Пэт играл с детьми, они хотели проверить…

– Миссис Спейн, послушайте, мы с вами сейчас наедине. Я ничего не записываю. Я не зачитал вам права. То, что вы скажете, не может быть использовано против вас.

Многие детективы регулярно так рискуют, делая ставку на то, что, заговорив однажды, подозреваемый не удержится и во второй раз или что непригодное для суда чистосердечное признание наведет на информацию, которую можно использовать. Я не люблю рисковать, однако сейчас у меня не было ни времени, ни рычагов давления. Дженни никогда не признает свою вину на официальном допросе. Я не могу предложить ей то, что покажется ей желаннее блаженного холодка бритвенных лезвий, очищающего огня инсектицида, зова моря. Чем бы я ей ни пригрозил, перспектива прожить в этом аду еще шестьдесят лет была страшнее.

Если бы в мыслях Дженни проскальзывала хоть малейшая надежда на будущее, у нее не было бы ни единой причины мне хоть что-то рассказывать – неважно, грозило бы признание тюрьмой или нет. Но мне известно кое-что о тех, кто думает о сведении счетов с жизнью, – они хотят, чтобы хоть кто-то узнал, что привело их на край пропасти. Возможно, им нужно, чтобы последняя частичка их жизни сохранилась на задворках чьей-то памяти, когда сами они уже станут землей и водой. Возможно, они просто хотят сбросить этот пульсирующий кровавый груз кому-то в руки, чтобы он не отягощал их в пути. Хотят сохранить свою жизненную историю. Никто в мире не знает об этом лучше меня.

Единственное, что я мог предложить Дженни Спейн, – это возможность поделиться своей историей. Я готов был сидеть там сколько потребуется – пока голубое небо не почернеет, пока за холмами в Брокен-Харборе не погаснут ухмыляющиеся фонари из тыкв, пока не загорятся радостные рождественские огни. Пока она говорит, она будет жива.

Тишина. Дженни обдумывала мои слова. Дрожь прекратилась. Ее ладони медленно