Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ричи молча изучал свои ботинки.
– Ты вообще собирался мне об этом рассказать?
Он резко выпрямился.
– Да, собирался. Когда я нашел эту штуку, то почти точно собирался. Именно поэтому я положил ее в пакет и надписал. Иначе просто спустил бы в унитаз.
– Ну, поздравляю, сынок. И что ты за это хочешь – медаль? – Я кивнул в сторону пакета.
Я не мог посмотреть на него – казалось, в пакете мечется что-то живое и яростное, гигантское насекомое, которое бьется о тонкую бумагу и пластик, пытаясь разорвать преграду и напасть.
– “Изъято по месту жительства Конора Бреннана, в гостиной”. Пока я был на улице и звонил Ларри?
Ричи бессмысленно таращился на документы в своей руке, словно не мог вспомнить, откуда они взялись. Он разжал пальцы, и бумажки разлетелись по полу.
– Да.
– Где это было?
– Наверное, на ковре. Когда я клал весь хлам обратно на диван, то увидел ноготь на рукаве свитера. Его там не было, когда мы убирали одежду с дивана, – помните, мы же ее внимательно осматривали на предмет кровавых пятен. Видимо, ноготь зацепился, когда свитер лежал на полу.
– Какого цвета свитер? (Если бы у Конора Бреннана были нежно-розовые вязаные вещи, я бы это запомнил.)
– Зеленый. Типа хаки.
А ковер был кремовый, с грязно-зелеными и желтыми завитками. Парни Ларри могли бы облазить всю квартиру с лупами в поисках вещи, совпадающей по цвету с этим розовым обрывком, и ничего не найти. Но стоило мне увидеть этот ноготь, я мгновенно понял, откуда взялась розовая шерсть.
– И как ты интерпретируешь эту находку? – спросил я.
Молчание. Ричи смотрел в пустоту.
– Детектив Курран.
– Ноготь… По форме и лаку… соответствует ногтям Дженни Спейн. Зацепившееся за него волокно… – У Ричи дернулся уголок рта. – Мне показалось, что оно соответствует вышивке на подушке, которой задушили Эмму.
Та мокрая нитка, которую Купер выудил из детского горла, раскрыв хрупкие челюсти большим и указательным пальцами.
– И какой вывод ты из этого сделал?
– Что убийцей могла быть Дженнифер Спейн, – ответил Ричи ровно и очень тихо.
– Не “могла быть”. Была.
Он беспокойно шевельнул плечами:
– Это не точно. Она могла подцепить эту нитку как-то иначе – раньше, когда укладывала Эмму спать…
– Дженни тщательно следит за собой, у нее ни один волосок из прически не выбьется. Думаешь, она бы целый вечер проходила со сломанным, цепляющимся за все подряд ногтем и так бы и легла спать? За несколько часов не вынула бы зацепившийся за него клочок шерсти?
– Может, это попало от Пэта. Нитка пристает к его пижаме, когда он душит Эмму подушкой; потом, когда он борется с Дженни, она ломает ноготь, волокно цепляется за него…
– Данное конкретное волокно – одно из многих, там тысяча волокон в его пижаме, в ее пижаме, да по всей кухне. И что, цепляется именно это?
– Ну мало ли. Нельзя просто валить все на Дженни. Вспомните, Купер ведь уверен, что она не сама нанесла себе раны?
– Знаю. Я с ней поговорю. – Мысль о том, что придется иметь дело с миром за пределами этой комнаты, подкосила меня, словно удар дубинкой под колени. Я тяжело сел за стол. Стоять я уже не мог.
Ричи понял смысл моих слов. “Я с ней поговорю”, не “мы”. Он открыл рот, закрыл, пытаясь придумать правильный вопрос.
– Почему ты не сказал мне? – Мой голос сочился болью, но мне было плевать.
Ричи отвел глаза и, опустившись на колени, принялся подбирать рассыпавшиеся бумаги.
– Потому что знал, что вы захотите сделать.
– Что именно? Арестовать Дженни? Не предъявлять Конору обвинение в тройном убийстве, которого он не совершал? Что, Ричи? Что здесь такого ужасного, что ты никак не мог этого допустить?
– Не ужасного, просто… Арестовать ее… Не знаю, не уверен, что это правильно.
– Это наша работа. Мы арестовываем убийц. Если тебе это не нравится, значит, надо было выбирать другую профессию.
Ричи поднялся.
– Как раз поэтому я вам и не говорил. Знал, что вы так скажете. Знал. У вас все черно-белое, никаких вопросов; просто соблюдай правила и иди домой. Мне нужно было все обдумать, потому что я знал, что как только вам расскажу, будет поздно.
– Мать твою, разумеется, все черно-белое. Ты убиваешь свою семью – ты садишься в тюрьму. Где ты тут разглядел оттенки серого?
– Дженни в аду. Каждую секунду до конца жизни она будет испытывать такую боль, о которой я даже думать не хочу. По-вашему, тюрьма накажет ее более сурово, чем она сама? Ни Дженни, ни мы не сможем исправить то, что она сделала, и нет накакого смысла сажать ее за решетку во избежание рецидива. Чем тут поможет пожизненное заключение?
А я-то думал, что это коронный прием Ричи, его особый дар – забалтывать свидетелей и подозреваемых, пока они не поверят, что он – сколь бы абсурдным и невероятным это ни казалось – видит в них людей. Я был здорово впечатлен, когда он убедил Гоганов, будто они для него не просто гнусные мрази, а Конора Бреннана – что он не просто дикое животное, которое нужно убрать с городских улиц. Я должен был сообразить, что к чему, еще той ночью в логове, когда мы просто поболтали по-людски. Я должен был сразу почуять опасность и понять, что его сочувствие – никакое не притворство.
– Так вот почему ты напустился на Пэта Спейна. Я-то думал, что все это во имя истины и правосудия. Господи, какой я дурак.
Ричи хватило совести покраснеть.
– Нет, не поэтому. Сначала я правда думал, что это сделал он, потому что в виновность Конора мне не верилось, а других подозреваемых как будто не было. А потом, увидев эту штуку, я подумал…
Он умолк на полуслове.
– Мысль о том, чтобы арестовать Дженни, оскорбила твою тонкую натуру, зато бросить Конора в тюрьму пожизненно за преступления, которых он не совершал, – это, по-твоему, просто плохая идея. Мило с твоей стороны. Вот ты и решил свалить все на Пэта. Прекрасный спектакль ты вчера разыграл перед Конором. Кстати,