class="p1">– Квигли, ты не дурак. Ты позорище. Я мог бы лажать ежечасно до самой пенсии и все равно был бы лучше тебя. Мне стыдно служить с тобой в одном отделе.

– Значит, тебе повезло – долго терпеть меня тебе не придется. Достаточно будет показать главному инспектору вот это.

– Я сам ему покажу, – сказал я и потянулся к пакету, но Квигли резко отдернул руку, чопорно поджал губы и задумался, покачивая пакетом, зажатым между большим и указательным пальцами.

– Не уверен, стоит ли его тебе отдавать. Откуда я знаю, где он окажется?

– Меня тошнит от тебя, – сказал я, переведя дыхание.

Квигли насупился, но, глянув мне в лицо, предпочел со мной не связываться и уронил пакет мне на ладонь, словно он грязный.

– Я подробно доложу обо всем в отчете, – проинформировал он меня. – В самое ближайшее время.

– Давай. Только держись от меня подальше. – Я сунул пакет в карман и ушел.

* * *

Я поднялся на верхний этаж, заперся в туалетной кабинке и прижался лбом к холодной пластиковой двери. Мысли были скользкими и опасными, словно гололед, и я никак не мог найти опоры, с каждым шагом рискуя сорваться в ледяную воду. Когда руки наконец перестали трястись, я открыл дверь и пошел вниз, в следственную комнату.

Там было жарко натоплено и шумно: летуны отвечали на звонки, отмечали последние сведения на доске, заваривали себе кофе, смеялись над пошлыми шутками и спорили насчет рисунка кровавых брызг. От всей этой энергии у меня закружилась голова; я шел через комнату, чувствуя, что ноги могут подкоситься в любую секунду.

Ричи, закатав рукава рубашки, сидел за своим столом и перебирал отчеты. Я бросил мокрое пальто на спинку стула, наклонился к Ричи и тихо сказал:

– Сейчас мы возьмем по нескольку листов и выйдем – быстро, словно торопимся, но без лишнего шума. Пошли.

Он уставился на меня – глаза были красные, и выглядел он паршиво, – потом кивнул, взял стопку отчетов и встал из-за стола.

На верхнем этаже, в дальнем конце коридора, есть комната для допросов, которую мы используем только при крайней необходимости. Отопление там не работает, и даже среди лета в этой допросной холодно как в подземелье. Вдобавок там что-то с проводкой – флуоресцентные лампы светят так, что режет глаза, а через неделю-две перегорают. Мы отправились туда.

Ричи закрыл за нами дверь и остался стоять рядом – стопка бумажек зажата в руке, глаза бегают, словно у шантрапы. Именно так он и выглядел – тощий гопник, привалившийся к разрисованной граффити стене, на стреме у мелких барыг в обмен на дозу. А я-то уже начинал считать его своим напарником. Еще недавно мне было приятно работать с ним плечом к плечу, а теперь я испытывал отвращение к нам обоим.

Я вынул из кармана пакет для вещдоков и положил на стол.

Ричи закусил губу, но не вздрогнул и не удивился. Во мне угасла последняя искра надежды: он заранее был к этому готов.

Молчание тянулось вечно. Скорее всего, Ричи думал, что таким образом я давлю на него, словно на подозреваемого. Мне казалось, что воздух в комнате сделался хрустальным, хрупким и, стоит мне заговорить, разобьется на миллион острых как бритва осколков, которые обрушатся на нас и разрежут на куски.

– Какая-то женщина принесла это сегодня утром, – наконец сказал я. – По описанию она похожа на мою сестру.

Это его проняло. Ричи вскинул голову, побледнел и уставился на меня, забыв, как дышать.

– Мне бы хотелось узнать, какого хера вещдок оказался у нее, – добавил я.

– Ваша сестра?

– Женщина, которая ждала меня у конторы во вторник вечером.

– Я не знал, что она ваша сестра. Вы не говорили…

– Потому что это не твое дело. Как к ней попал пакет?

Ричи прислонился к двери и провел ладонью по губам.

– Она пришла ко мне домой, – ответил он, не глядя на меня. – Вчера вечером.

– Как она узнала, где ты живешь?

– Не знаю. Вчера я пошел домой пешком – мне нужно было подумать. – Он быстро взглянул на стол, словно это причиняло ему боль. – Наверное, она опять ждала здесь либо вас, либо меня, увидела, как я вышел, и увязалась за мной. Я только вернулся домой, а уже через пять минут звонок в дверь.

– И ты пригласил ее выпить чаю и мило поболтать? Так ты обычно поступаешь, если к тебе на порог заявляются незнакомые женщины?

– Она попросила разрешения войти. Она замерзла – я видел, что она дрожит. И потом, она не незнакомка – я ее запомнил. (Еще бы: люди, особенно мужчины, Дину быстро не забывают.) Не мог же я допустить, чтобы ваша подруга мерзла у меня на пороге.

– Да ты настоящий святой. А тебе не пришло в голову… ну не знаю – например, позвонить мне и сказать, что она у тебя?

– Да, я собирался позвонить, но она… Она была не в лучшем состоянии. Вцепилась мне в руку и все повторяла: “Не говори Майки, что я здесь, не смей говорить Майки, он психанет…” Я бы все равно позвонил, только она не дала мне ни одного шанса. Даже когда я шел в туалет, она отбирала у меня мобильник. А мои соседи по квартире ушли в паб, так что я не мог им намекнуть или написать вам эсэмэску, пока она разговаривает с ними. В конце концов я подумал – не беда, ночь она проведет в безопасном месте, а мы с вами можем и утром поговорить.

– “Не беда”, – повторил я. – Вот, значит, как ты это называешь?

Короткая томительная пауза.

– Чего она хотела? – спросил я.

– Она беспокоилась за вас.

Неожиданно для нас обоих я рассмеялся.

– Ах вот как? Охренительный прикол. По-моему, на данном этапе ты уже достаточно хорошо знаком с Диной и можешь сообразить, что если за кого-то стоит беспокоиться, так это за нее. Ты же детектив, приятель, а значит, должен видеть дальше своего носа. Моя сестра безумна как Мартовский заяц. У нее винтиков в голове не хватает. Она бегает по потолку и раскачивается на люстре. Умоляю, не говори, что ты этого не заметил.

– Мне она не показалась безумной. Расстроенной, напряженной – да, но это от беспокойства за вас. Типа, сильно беспокоилась. До паники.

– Вот об этом я и говорю. Это и есть безумие. О чем она беспокоилась?

– О деле. О том, как оно на вас влияет. Она сказала…

– Единственное, что знает Дина, – то, что это дело существует. Вот и все. И даже этого хватило,